Читать интересную книгу Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. Русская сказка - Владимир Яковлевич Пропп

признаны правильными. Важен, однако, принципиально новый путь, открывающий возможность бросить свет на происхождение очень многих сказочных мотивов и сюжетов.

Однако Лэнг все же не был материалистом. Объяснение сходства сказочных явлений сходством социальных институтов для многих мотивов принципиально правильно, но само сходство социальных институтов требует, в свою очередь, объяснения, и в том, как Лэнг объясняет это сходство, обнаруживается идеалистическая сущность его взглядов. Сходство это объясняется им единством человеческой психики. Одинаковая психология определяет одинаковые социальные отношения и институты, а ими уже определяется одинаковость сказочных сюжетов. Одностороннее изучение первобытных основ сказки приводит к непониманию современного состояния народного творчества. Если мифологи идеализировали народ, то Лэнг относится к нему презрительно и отрицает его творческую роль.

4. Фрэзер

Третьим крупнейшим представителем этого направления был Джеймс Джордж Фрэзер (1854–1941). Ко времени его выступления этнографический материал накопился в огромном, почти необозримом количестве. Фрэзер стремится к полному овладению этим материалом, включая материал древневосточных и античной культур. Его труды – капитальные тома, представляющие собой неоценимую сокровищницу для всякого этнографа, историка культуры и фольклориста. Он продолжает линию своих предшественников, изучая фольклор и его связи с религиозными представлениями и социальными институтами. Его главный труд – «Золотая ветвь». Основной вопрос, которому он посвящен, – это исследование одной из форм наследования власти, при которой наследник убивает своего предшественника. Некогда царь управлял не только людьми, но и природой. От него, по убеждению его подданных, зависели погода, урожай, размножение скота. Царь одновременно являлся жрецом. Он управлял природой при помощи не рациональных, а магических средств. Это дает Фрэзеру повод к изучению сущности и форм магии вообще. Страницы, посвященные магии, принадлежат к классическим достижениям европейской этнографии и фольклористики. По теории Фрэзера, жреца убивали, когда его магическая сила начинала падать вследствие старости. Из изложенного видно, что Фрэзер стоит на точке зрения религиозного происхождения власти. Этой точки зрения мы не разделяем, равно как и взгляда Фрэзера на магию как дорелигиозную ступень развития человеческого сознания. Магия, религия и наука, по Фрэзеру, представляют собой три ступени развития человеческой культуры.

«Золотая ветвь» – основной труд Фрэзера, сразу принесший ему мировую славу. Но и другие труды Фрэзера имеют первостепенное значение для фольклориста, и, в частности, для сказковеда. «Тотемизм и экзогамия»[866] содержит драгоценный материал для изучения истории брачных отношений, играющих большую роль в сказке. «Вера в бессмертие и обоготворение мертвых»[867] и «Страх смерти в первобытной религии»[868] важны для изучения сказок о потустороннем мире сказочного «тридесятого царства». «Фольклор в Ветхом Завете»[869] посвящен уже фольклору в собственном смысле слова. Здесь вскрывается фольклорное происхождение многих библейских сказаний, считавшихся священными в христианской религии, приводится огромный сравнительный материал к ним и дается объяснение их происхождения из более ранних форм человеческой культуры.

Английская наука и по сегодняшний день развивается в русле, проложенном Тэйлором. Это же направление характерно и для главнейших журналов, издававшихся английским фольклорным обществом, – Фольклор Уорд, Фольклор Джорнэл, Folklore[870]. Одним из главных деятелей этого общества был Е. Гартланд, выпустивший капитальное исследование о Персее, в котором с этнографической точки зрения рассматривается сюжет о девушке, отданной на съедение змею и освобожденной героем [871].

5. Франция

Во Франции органом антропологической школы был журнал Mélusine[872], основанный историком религии А. Гэдо. Крупнейшим этнографом-фольклористом был Л. Леви-Брюль, следовавший не столько за Тэйлором, сколько за социологическим учением Э. Дюркгейма. В противоположность Тэйлору, исходившему из психологии индивидуума, Леви-Брюль изучает коллективное мышление первобытных народов. Это мышление качественно отлично от мышления современного человека. Леви-Брюль называет его дологическим. Оно не причинно-следственное, а основано на законе сопричастности (партиципации), т. е. мироощущении, при котором человек не отделяет своего «я» от окружающего его мира. Эта особенность первобытного мышления исследуется на языках, системах счисления, обрядах и т. д. и в особенности на мифах, которым посвящены книги «Мыслительные функции в низших обществах»[873] и «Примитивное мышление»[874] (обе частично вошли в сводный перевод: Сверхъестественное в первобытном мышлении. Л., 1922). Труды Леви-Брюля имеют первостепенное значение для изучения сказки и ее генетической связи с первобытным мифом. Нельзя, однако, отождествлять социально-психологическую группу, из которой исходит Леви-Брюль, с социальным коллективом, из которого исходим мы.

Вырождение этнографического метода можно наблюдать на большом теоретическом труде П. Сентива, посвященном изучению сюжетов, имеющихся у Перро, – «Сказки Перро и параллели к ним»[875]. Если так называемые мифологи толковали сказку, произвольно возводя ее к мифическим представлениям, то здесь столь же произвольно сказка возводится к различного рода обычаям, обрядам, поверьям и т. д. Так, двенадцать фей в сказке о спящей красавице толкуются как двенадцать месяцев года, а тринадцатая – как новый год; Красная Шапочка «обозначает» царицу мая и т. д. При этом, однако, некоторые соответствия угаданы правильно. Так, Сентив утверждает связь сказки о Мальчике-с-пальчике с обрядом посвящения, не разрабатывая ее на конкретном материале (см. ниже о работах С. Я. Лурье и В. Я. Проппа).

6. Отклики в русской науке

Новое течение не нашло широкого резонанса в русской дореволюционной науке, шедшей в компаративистском русле. Единственным ученым, понявшим принципиальное значение нового течения, был А. Н. Веселовский. Это не значит, что Веселовский подвергся непосредственному влиянию этой школы. К необходимости изучения первобытной культуры и развития социальных институтов он пришел самостоятельно, когда начал работать над «исторической поэтикой». Развитие собственных взглядов должно было привести его к учению Тэйлора и его преемников. Но Веселовскому чужды элементы идеализма, характерные для учения тэйлористов. Правда, на первой же странице «Поэтики сюжетов», говоря о психике и бытовых условиях «на первых порах человеческого общежития», он декларирует: «Одномерность этой психики и этих условий объясняет одномерность их поэтического выражения у народностей, никогда не приходивших в соприкосновение друг с другом»[876]. Однако из дальнейшего видно, что упор делается не столько на «психику», сколько на «бытовые условия». Из них Веселовский выводит целый ряд мотивов. Для сюжета в целом, для комбинации мотивов Веселовский еще не считал возможным такое происхождение. Неоконченная «Поэтика сюжетов» показывает картину упорной работы над изучением этих бытовых условий. Веселовский реферирует для себя всю литературу об анимизме и тотемизме, экзогамии, матриархате, патриархате. Попутно он делает заметки о возможном происхождении отдельных мотивов. Так, он пишет: «Сказание о Психее указало бы нам на бытовую среду, в которой совершился перелом от экзогамического к эндогамическому браку». К тотемизму он возводит мотивы происхождения людей от животных, браков людей с животными, благодарных животных, вскармливание младенца животным и некоторые другие. В мотиве партеногенезиса (чудесного зачатия) он видит отражение матриархальных