идущие выводы из знания нашим нанимателем о предстоящих событиях, с нашей стороны было ошибкой, обусловленной незнанием обстановки. Никаким инициатором этой спекуляции Арунтий не был, просто был в числе посвящённых. А инициировал он несколько иное – участие в афере никогда не участвовавших в ней ранее Феронидов. Не впрямую, конечно, – не настолько прост наш наниматель. Он просто объявил Феронидам о предстоящем пятикратном повышении цен на поставляемые им заморские «снадобья», которые теперь стало намного труднее добывать. Те же и так драли за них с египтян по максимуму и портить отношения с ними сдиранием уже четвёртой шкуры благоразумно не хотели. Но ещё меньше им хотелось уменьшения своих доходов, а тут как раз простой и очевидный способ компенсировать его себе напрашивался. А поскольку для Феронидов это была именно компенсация предстоящих убытков, а не просто дополнительный навар, действовали нанятые ими спекулянты с особой жадностью, а защищавшие их наёмники – с особым рвением. Поэтому и проштрафились на этом Ферониды даже на фоне основных участников куда заметнее, за что и огребли от вернувшегося в город Ганнибала по первое число. Глава клана и несколько его ближайших приспешников на крестах повисли, самые замаранные из уцелевших спекулянтов компанию им составили, прочие отделались, я бы сказал, лёгким испугом – изгнанием с конфискацией.
Кто позаботился о том, чтобы вожаки «народной партии» узнали об активном участии Феронидов в спекуляции, как и о том, чтобы запасшиеся загодя зерном наёмники создали своей разнузданностью побольше поводов для народного недовольства – тайна сие великая есть. Арунтий о ней молчит как рыба об лёд, а Криула то ли не догадывается, то ли старательно имитирует недогадливость. Ну, мы ведь с Васькиным тоже далеко не обо всём вслух говорим, о чём знаем и догадываемся. Не за длинный же язык нам деньги платят, а совсем за другое. Думаете, легко деньги зарабатываются? У Володи вон до сих пор фингал под глазом, у Хренио губа рассечена, у меня самого рёбра до сих пор ноют, а у Серёги вообще копчик отбит и шишка на лбу с детский кулак величиной – эти грёбаные греки успели спустить его с лестницы. Да нет, не те греки и не с той лестницы! Сказал же ясно, что не было нас у тех ворот! Другие это были греки, и повздорили мы тогда с ними совсем в другом месте. В соседнем квартале, кажется, – ни хрена не помню уже, из-за чего. Скорее всего – из-за баб, но точно не помню – пьян был. Ферштейн?
Впрочем, наш наниматель – человек не мелочный. Раз уж случилась эта пьяная драка во время заварухи, то и в подробности он вникать не стал, а включил и её в число наших служебных отличий, а полученные в ней «ранения» – в число служебных. Десять статеров каждому как с куста, плюс по статеру премиальных за каждый день заварухи, да и жалованье нам тоже прибавил щедро. Володя с Серёгой теперь по семь шекелей в день получают, Васкес – десять, а я – статер, то бишь пятнадцать. Да и единовременно Арунтий наградил нас с испанцем за ту кипрско-родосско-египетскую «командировку» по-царски. Двести статеров ему, триста – мне. Карфагенских, естественно, а не египетских. Такому человеку служить – мы всегда с радостью, гы-гы!
В связи с волной ганнибаловских репрессий, которым подверглись некоторые из олигархических семейств Карфагена, в Мегаре появились и бесхозные особняки. Увы, даже при теперешних моих достатках мне всё ещё не по карману и самый простой из них. Ну не тяну я на карфагенского олигарха, хоть ты тресни! Тем не менее на пирушке уже у себя, устроенной по случаю восстановления в городе порядка и счастливого избавления обитателей дома от опасности – ага, можно подумать, кто-то саму Мегару штурмовать собирался, – босс объявил во всеуслышание, что весьма доволен моей службой и считает меня достойным руки своей дочери. Ещё бы он не считал – после такого увеличения своих доходов от заокеанских «снадобий»! Так что этим важным и радостным для меня объявлением он меня не удивил. Удивили меня другие – те, от кого уж точно не ожидал. Удивила моя ненаглядная, почему-то не выглядевшая радостной, да и мать её отчего-то хмурилась, хоть и давно уже идею нашего брака одобряла. Что за хрень, спрашивается?
– Ты слишком отличился в выполнении этого отцовского задания, Максим! – сказала мне Велия с упрёком в голосе. – А я ведь просила тебя постараться и выполнить порученное тебе дело хорошо, но всё-таки не лезть при этом из кожи вон и не совершать величайших подвигов в духе самого Геракла! Я же не просто так просила тебя об этом!
Просила, было дело – когда прощались перед «командировкой». При этом ни хрена толком не объяснила, и я решил, что она шутит. С чувством юмора у неё отродясь никаких проблем не было, шутит частенько, а кто же шутки за чистую монету принимает? Вот и я не принял. А теперь – что же это выходит, не шутила? Но объяснять она мне и в этот раз почему-то ничего не захотела – вот и поди пойми этих баб. Неужели так трудно было сразу всё разжевать на нормальном русском языке? Ну, точнее, для её случая – на турдетанском. Ведь не обезьяна же ни разу, примативность ниже плинтуса – ну, для бабы, конечно, дурные эмоции хрен ей когда разум застилали, даже в те самые дни, когда бабе и не такое простительно, и тут вдруг – на тебе! Ну и как её понимать после этого?
Помощь в понимании ситуёвины пришла оттуда, откуда я её уж точно не ждал. Одни сюрпризы, млять! Удачно слиняв с Васькиным в нашу родосскую «командировку» и уклонившись таким образом от всех интриг аферистки Мириам, я благополучно выбросил её из башки. Оказалось же, что рановато, поторопился я с этим. Давешняя рабыня-ливийка неожиданно отловила меня в такой момент, когда мне никакой занятостью отмазаться не представлялось возможным и отклонение приглашения к Мириам выглядело бы верхом бестактности. Ну, стерва, млять! Пришлось мне идти. Да только повела меня ливийка не к покоям своей хозяйки, а к бассейну между ними и садом, где я и увидал старшую дочурку нанимателя принимающей водные процедуры. И мне предлагается поверить в то, что это случайное совпадение? Похоже, за такого дурака меня всё же не держали.
Имитацию приличествующего порядочной бабе хотя бы в теории смущения и попытку прикрыться эта оторва предприняла, конечно, чисто символические, после чего рассмеялась и