ними, они со всех ног к улице пошире, а там – двое патрульных-ополченцев, не та выучка, что у нас, так что пробиться-то хулиганы могли, и мы ускорились, дабы пресечь. Да только гопота, едва до тех патрульных добежав, сразу же оружие бросила и сдалась на их милость, лишь бы только от нас её спасли. Ну, мы особо и не возражали. Подошли ещё трое ополченцев, мы разговорились с их старшим, так выяснилось, что это от них шайка удирала, когда на нас нарвалась. Умора, млять, кто понимает! За день до того слыхали о подобном случае от сослуживцев, так думали, что привирают ради понтов, а оказалось, что так оно и есть – угодив в клещи между ополченческим патрулём и наёмниками, шпана предпочитает сдаться ополченцам, потому как наёмникам вязать и вести в кутузку лениво, проще завалить на месте «при попытке». Так что разбойную гопоту уняли быстро…
Основная же масса городской бедноты хваталась за любую работу, если за неё предлагалась натуральная оплата зерном. За чашу зерна можно было нанять грузчика на разовую переноску тяжестей, за небольшой кувшин – на целый день. Доходило вообще до смешного – домашний раб-слуга какого-нибудь богатея, посланный хозяином на рынок за покупками, выпрашивал у него кулёк зерна, за которое, отоварившись по списку, на том же рынке нанимал свободных граждан носильщиками – нести свои покупки, а сам важно шествовал налегке, указывая им дорогу и начальственно покрикивая на них. Да что рабы богатеев! Как-то раз я Укруфа на этом спалил и хорошенько отругал его, едва по шее не надавав – не за зерно, которым успел запастись с избытком, а за разжигание социальной напряжённости. Ведь эта свободная городская чернь, в отличие от рабов, в том числе и солдатских вроде наших, о которых зато уж всяко было кому позаботиться, уже начинала конкретно голодать и настроение приобретала соответствующее.
Шлюх-профессионалок на улицах сильно потеснили вчерашние «порядочные», просящие за свою «любовь» уже не серебром, а хлебом. Пользуясь уникальным случаем, наиболее бесшабашная солдатня напропалую «пробовала» всех мало-мальски смазливых из числа тех, к которым всего пару недель назад даже в шутку подкатиться не помышляли. А уж толстосумы и вовсе сорвались с нарезов, закатывая обильные пиры чаще прежнего и демонстрируя тем самым свою «крутость». Могло ли такое кончиться добром?
Обсуждая возникшую ситуёвину с сослуживцами в одной из наших солдатских забегаловок, мы пришли к выводу, что голодный бунт в городе практически неизбежен и для нас самое лучшее было бы держаться поскромнее, дабы не оказаться тоже втянутыми в эту абсолютно не нужную нам предстоящую грызню. Но начальство решило иначе. Нам всем были выданы деньги и усиленные пайки с заданием – сорить ими напоказ, угощать бедных соседей-гражданских, совращать миловидных соседок и беседовать «за жизнь» и с теми, и с другими. «Вредные» слухи при этом опровергать, но не слишком настойчиво и без излишней убеждённости, а в подпитии – соглашаться с ними. И – держать ухо востро, а оружие – под рукой. Что за игру затеял наш наниматель, мы могли только гадать, но и невооружённым глазом просматривалось, что на предотвращение бунта его указания явно не нацелены. В каком случае я сам на его месте дал бы своим людям такие распоряжения? Пожалуй, только в одном – если бы хотел ускорить и усилить назревающую заваруху, но не выпячивая своей явной заинтересованности в ней. И как тогда это понимать? А никак. Арунтий нам платит щедро, а раз так, то тут уж, как говорится, его воля – нашими руками. А чтобы при этом «чего не вышло», я и сам заодно прикупил дополнительно и оружия с боеприпасами, и всем нашим посоветовал сделать то же самое…
Хотя очевидный характер предстоящих событий мы вполне себе представляли и готовились к ним соответствующим образом, полыхнуло, как это нередко в подобных случаях и бывает, внезапно. Это потом уже, задним числом, сопоставив все разрозненные слухи, мы вычислили эту картину маслом, оказавшуюся самой что ни на есть идиотской. Объективные причины есть объективные причины – все они на виду, всем известны, и их последствия в общем и целом вычисляемы и прогнозируемы, но это – макроуровень. А для нас, рядовых участников, собака порылась прежде всего на микроуровне – в субъективных частностях. Где, в какой момент и из-за чего начнётся – вот что важно для нас, чтобы не лопухнуться и сработать оптимально. Рулит же тут уже не объективная причина, а вполне субъективный конкретный повод, обусловленный вполне конкретными субъективными обстоятельствами, и с глобальными объективными факторами зачастую даже не очень-то напрямую и связанный. Ну и как тут его спрогнозируешь? Оттого-то и случилось в городе именно то, что случилось…
Я полностью и безоговорочно согласен в общем и целом с теми, кто критикует классическое античное рабство, считая его общественным злом. Охотно свидетельствую и сам – зло в чистейшем виде! Другое дело, что все эти гуманисты рассматривают ситуёвину исключительно с колокольни бедного угнетённого раба, а угнетателю рабовладельцу при этом типа полная лафа. Ага, ха-ха три раза! Ох уж эти рабы! Глаз да глаз за ними нужен, и один хрен кто-нибудь что-нибудь да отчебучит! А отвечать кому? Хозяину! Ведь если юридически твой раб – всё равно что твоя собака, кот или корова, то и спрос за всё, что он натворит, с тебя. А с кого же ещё-то? Твоя ведь живность набедокурила, ты и в ответе, и никого не гребёт, умышленно ли твой раб насвинячил или сдуру. Разбираться со своей ходячей и говорящей собственностью – это уже твоя проблема. Кому знать, как не мне? Так что, как простой античный рабовладелец, мнение критиков рабства поддерживаю. И вышло оно вот как. Укруфу я за «буржуазную эксплуатацию» свободных карфагенских граждан мозги вправил. Вскоре мне пришлось вправлять их и Софонибе, которая вдруг вздумала лопать свежую пшеничную лепёшку, высунувшись в окно на улице – в доме ей для этого, надо полагать, места мало, да ещё и бросать крошки голубям – ага, на глазах у полуголодных горожан! Они, свободные и полноправные, и дрянной ячменный хлеб не каждый день даже видят, а тут какая-то рабыня пшеничными крошками голубей кормит! Далеко ли, спрашивается, сама умишком от тех голубей ушла? Вздрючил, въехала, хрень пороть завязала и больше хлебом народ на улице не дразнит – напоказ яблоками теперь только хрумкает, которые не дефицит. Это уж – хрен с ней, не страшно.
Так ладно бы ещё Софониба, рабыня, но горожанки-то, свободные