расхватывали ещё по дороге. Но ещё через день его цена превысила цену рыбы, и чернь, у которой таких денег банально не было, начала попросту грабить обозы. В результате крестьяне-одиночки и управляющие мелких вилл перестали возить свои продукты, и они тоже стали попадать в руки спекулянтов-перекупщиков, вокруг крупных обозов которых начали разыгрываться нешуточные потасовки. Компании друзей или соседей тащили с телеги сразу мешок зерна, а если удавалось, то и пару-тройку на запас, дабы поделить потом зерно уже меж собой по справедливости – одни тащили добычу, другие били морды хозяевам и защитникам обоза, а затем помогали носильщикам протолкнуться сквозь толпу и отбиться от не добравшихся до телеги, но тоже жаждущих урвать своё менее удачливых мародёров. До поножовщины доходило редко, но хватало и расквашенных носов, и выбитых зубов, а уж фингалы-то и вовсе никто не считал. Но больше всего доставалось, конечно, обозникам, отвечающим за груз перед хозяином и дравшимся поэтому за каждый мешок. Ведь против них была вся оголодавшая и жаждущая жратвы толпа, отчаянная и готовая на всё. Появились в конце концов и искалеченные, и забитые насмерть. Сами мы, правда, не видели, но слыхали от наших сослуживцев и о паре случаев затаптывания насмерть не сумевших отстоять свой груз обозников теми запоздавшими мародёрами, на которых его уже не хватило.
Но, как и в нашем современном мире, здесь подобный бизнес тоже не был сам по себе, а «крышевался» людьми серьёзными и подобного хулиганства не понимающими, так что на помощь страдающим от грабежей и мордобоя спекулянтам устремились отряды хорошо вооружённых и абсолютно не склонных шутить наёмников, быстро наводившие на улицах порядок. И тоже, естественно, без членовредительства эти мероприятия обойтись не могли. Разгорячённая толпа слов не понимала, а настаивать на своём силой уже успела привыкнуть, как и к тому, что сила – в численности. Да только солдаты ведь берут верх не числом, а умением. Убивать и калечить никто не стремился, но и удар мечом плашмя мало чем отличается от удара тем же ломом или кастетом, так что хватило и этого. А потом на площади выступил представитель Совета Трёхсот, заверивший сограждан, что меры по снабжению города хлебом приняты и цены на него скоро вернутся к прежнему уровню.
Красноречие его на толпу подействовало или блеск обнажённых мечей стражи, состоящей не из тутошних сограждан-ополченцев, а из недолюбливающих, мягко говоря, карфагенян ливийских наёмников, но мародёрство прекратилось. Зато слухи по Карфагену поползли весьма нездоровые – что хотя обозы-то в город поступают исправно, да только на рынке хлеба что-то не очень-то прибавляется, а вот экспорт зерна за море не только не уменьшается, а даже увеличивается. Цены же на хлеб хоть и перестали расти, снижаться тоже что-то не спешили. Где-то на десятую долю только и снизились – формально вроде бы обещания и исполняются, но толку от этого мало. Зато на всех уличных перекрёстках появились вдруг ростовщики, ссужающие сограждан в долг под грабительские проценты. С особенной охотой они ссужали бедноту, не имеющую карфагенского гражданства и не защищённую поэтому законами от продажи в рабство за долги…
Народ выкручивался, как мог. Кто-то сушил фрукты, на которые дефицита не было, пробуя потом перемалывать их в муку для выпечки хлебного суррогата или хотя бы для разбавления нормальной муки. Кто-то – в основном теми же компаниями, которыми недавно грабили обозы – подавался в деревню, дабы прикупить для себя зерна прямо на месте у самого производителя. Пять или шесть дюжих мужиков, вернувшись в город из такой поездки с одним или двумя мешками зерна, имели хорошие шансы донести его к себе домой, отбившись от вездесущих уличных халявщиков. Кто-то попрошайничал на площади прямо возле хлебных прилавков, как ранее у входов в питейные забегаловки, а кто-то и карманничал, вытаскивая кошельки у зазевавшихся. Самые лихие принялись уже и гоп-стопничать в переулках и подворотнях, но многочисленные патрули ополченцев и наёмников быстро проредили их число и поубавили куража уцелевшим. Причём если стража ещё пыталась арестовывать гопоту, то наш брат наёмник чаще пускал в ход меч.
Как-то раз мы и сами руку к этому делу приложили, когда наша очередь выпала патрулировать. Ну, не всей компании – Серёгу мы в Мегару откомандировали, где служба поспокойнее, а вместо него нам выделили в уличный патруль одного из наших турдетан. Идём, значится, по улице, никого не трогаем. Шуганули разве только пару приставших к возвращавшемуся с рынка прохожему попрошаек, не дававших ему прохода и, кажется, собиравшихся воспользоваться своим силовым преимуществом. Ни ножей, ни дубинок, ни даже булыжника в руках, так что на вооружённый разбой с угрозой жизни и здоровью не тянуло, но попытка грабежа просматривалась, так что мы вмешались и предотвратили. Сопроводили человека до его квартала, пошли обратно, больше никаких происшествий и не намечалось, и только ближе к концу дежурства на нас вдруг выбежала шайка гопников, человек шесть. С ножами, с дубинками, и прямо на нас со всем этим своим хозяйством членовредительским бегут. Охренели, что ли?! Мы в цепь поперёк переулка, прикрылись цетрами, мечи наголо. Остановись они сразу же, могло бы обойтись и без крови – в конце концов с поличным мы их на разбое не поймали, а мало ли для чего народ носит ножи и дубинки? Может, как раз для самообороны от беспредельничающей шантрапы. Ко всем же добропорядочным гражданам по вооружённому патрульному не приставишь, верно? Что там карфагенские законы о ношении ножей и дубинок гражданскими гласят, нас как-то не интересовало, да и приказа шмонать и разоружать не было, а был приказ только уличную преступность пресекать. По собственной же инициативе разоружать нормальных людей, делая их беспомощными перед гопотой – увольте. Этим маразмом мы и по прежней жизни сыты по горло, и хвала богам, что античный мир до подобного свинства ещё не докатился! Так что не собирались мы за одни только членовредительские инструменты претензии им предъявлять, остановись они вовремя и вступи с нами в нормальные переговоры. Но они и не думали тормозить, а сгрудились поплотнее и ринулись напролом. Ну, раз так – это уже в корне меняет дело, и теперь пеняйте-ка вы, ребята, на себя. Один только и сумел между мной и Васькиным вклиниться, да только пользы он никакой от этого не поимел, а поимел только наши клинки в обе свои бочины. Двух других нанизали на свои клинки Володя и наш турдетанский сослуживец, а трое оставшихся развернулись и задали от нас стрекача. Мы за