он врет. Если она не заговорит с ними, придется тащить ее в машину и везти к его преосвященству. Сейчас она — единственный путь к оттискам, и никто не даст ей пожить спокойно до тех пор, пока они не окажутся в руках епископа. И Рид чувствует, что Салим уже начинает терять терпение.
Он нажимает:
— Ты ведь знаешь меня, Диан. Я могу помочь.
На этих словах Салим так высоко поднимает брови, что те грозятся уйти за линию роста волос. Иди-ка ты к черту, Салим. Твое «себе сначала помоги» видно аж с орбиты. Рид едва удерживается от того, чтобы не выйти из образа утешителя и не показать ему средний палец.
Тем более Диан наконец пробирает: задерживаясь на ресницах, крупные слезы текут у нее по щекам. Она истерично хватается за Рида, потом отдергивает руки и начинает вытирать глаза дрожащими ладонями. Потом с усилием сглатывает вспыхнувшую истерику и снова выпрямляется. И кивает, успокаиваясь.
— Я расскажу.
Рид в ответ поощрительно качает головой. Ну наконец-то.
— Несколько месяцев назад мы… У нас начались проблемы…
Диан замирает, подбирая слова. Рид может ее понять: Мо — одна сплошная проблема. Бедовый малый. Он тоже не знал бы, с чего начать.
— Какие именно? — жестко приводит ее в чувство Салим, слишком грубо для парня метр шестьдесят и с таким лицом, что Рид сдерживает желание стукнуть себя по лбу: кто вообще так с насмерть перепуганными девушками разговаривает?
Он строит ему страшные глаза, а потом мягко обращается к Диан:
— Продолжай.
И получает от «насмерть перепуганной девушки» не менее недовольный взгляд. Салим шепчет себе под нос что-то либо в духе «ну ты и психолог», либо ругательно-порицающее. Они оба Диан не очень нравятся, но выбор у нее не ахти, так что она продолжает:
— У нас начались проблемы с деньгами. Мо был кому-то должен, пара неудачных сделок, с кем-то оборвал связь… Черная полоса, ничего страшного, такое бывает. Он сказал, что разберется.
Салим мрачно хмыкает: ну вот, дескать, и разобрался. Риду же интересно, как от простого «небольшие финансовые трудности» этот титан мысли докатился до «краду из-под носа у Картеля Восхода и натравливаю на себя пол-Джакарты». Рид отлично разбирается в «натравливать на себя пол-Джакарты» — и это именно оно.
— И… — по тону Диан кажется, что она сейчас произнесет что-то фатальное, — он… Мо… Мо начал работать на Триаду.
Не кажется.
Если в городе за эти три года все осталось по-прежнему (никто никого не смещал, не устраивал вооруженных бунтов, не происходили восстания криминального рабочего класса, скучно и без огонька), то «начал работать на Триаду» для Мо означало подписать себе смертный приговор.
Хуже, чем работать на китайцев, было только переходить им дорогу.
Являясь по своей сути огромным криминальным муравейником, Джакарта была известна как пристанище разнокалиберных преступников далеко за пределами Индонезии: арабы, китайцы, японцы, турки, бенгальцы, индусы — здесь подвизался каждый уважающий себя азиатский бандит. Настоящая старшая школа для разбойников имени Пабло Эскобара.
А главные в этой школе — ребята, у которых больше всего подпевал, которые сидят за самым крутым столом в школьной столовой, катаются на самых крутых тачках и трахают самых красивых девчонок. Если без метафор, то им принадлежала самая дорогая недвижимость, у них было больше всего солдат и они ворочали самым крупным бизнесом на этой стороне Индийского океана. И вместо того чтобы окунать неудачников башкой в унитаз, они эту башку отстреливали.
Старик Басир и его паладины ужаса, ребята с Аллахом в голове из исламского «Аль-Шамеда» и Триада.
Три столпа Джакарты. Три долбаных кита, на которых стояла укоренившаяся система иерархии в этом бесноватом городе.
— У него поехала крыша, — кивает сам себе Рид, — я всегда говорил, что этим кончится.
— А парень-то ваш того, — одновременно комментирует Салим. Они обмениваются взглядами, а потом он продолжает: — Но как его туда взяли?
Диан открывает рот, но Рид ее опережает, махнув рукой:
— Отец китаец, а мать из Мьянмы. Меня больше интересует такой вопрос: что было дальше? Они заставили его влезть в эту гонку за сокровищами, чтобы не светиться самим? — он скорее рассуждает, чем спрашивает.
И Салим, и Рид понимают: появление еще одного претендента на клише Гринберга снижает шансы всех остальных, но раз этот претендент — Триада, то возможность конкурировать с ней остается только у Картеля.
Ситуация краше не придумаешь. Епископ будет в восторге.
— Нет, не так, — качает головой Диан. — Это не так началось. Это он им… предложил. Он сам им сказал, что у него есть выход на фальшивомонетчика.
Ох, Мо. Ох, дебил.
— Психопат, — ласково резюмирует Рид. — И на хрена?
— Как будто ты его не знаешь. — Она измученно прикрывает глаза. — Он же всегда мечтал жить лучше, богаче, вырваться отсюда куда-нибудь в Европу… Он практически постоянно этим бредил. Неделю назад объявился этот парень, — она хмурится, вспоминая имя, — Чопинг, и говорит, что у него есть выход на какой-то обалденный товар. Я не знала тогда, что именно, даже не слышала, что в городе началась эта чертова охота, а у Мо… Боже, да у него глаза загорелись. Конечно, они не могли ни сами купить эти штуки для печати денег, ни начать производство: насколько я знаю, для этого нужны ресурсы, которых у них нет. Но Мо ведь работал на Триаду… Он сказал, что они с Чопингом придумали простой план: они договариваются с Триадой, проворачивают для нее сделку, получают процент, делят пополам. Там выходили очень приличные деньги. Для нас — огромные… Два дня назад, — она замолкает, пытаясь справиться с эмоциями, — утром седьмого мы должны были сесть на самолет в Мадрид. Билеты уже были куплены, он сказал мне собираться и ждать звонка.
Рид с Салимом переглядываются. В рассказе Диан не было ни единого упоминания о «Желтых Тиграх».
А значит, или она врала — но Рид знал ее с тринадцати лет и Диан говорила правду, — или… это Мо наврал ей.
Они с Чопингом не собирались отдавать оттиски Триаде и получать жалкий «процент». Придурки решили взять деньги Триады, купить у Гринберга оттиски и толкнуть их сами «Желтым Тиграм». А потом, скорее всего, дать деру из страны.
Но, скорее всего, не рассчитали: видимо, китайцы пронюхали про его делишки.