Читать интересную книгу "Один на один с жизнью: Книга, которая поможет найти смысл - Илья В. Латыпов"

корицей от печенек. Домашние животные – неуклюжие щенки и котята, у которых на полу разъезжаются лапы (они как никто другой демонстрируют нам скоротечность жизни, год за годом превращаясь в почтенных седых «дам» и «джентльменов», чтобы в один далеко не прекрасный день умереть). Бесконечно печально осознавать, что всему когда-то приходит конец.

Вещи и воспоминания связывают нас с контекстом жизни. Вот на одной из старых фотографий я в любимой бежевой футболке, которой не было сноса десять лет. Куплена она была еще на китайском рынке в середине 1990-х – помню даже, что было несколько таких же, но других расцветок, но я не стал долго выбирать – все равно быстро полиняют. Да и продавщица уж слишком нахваливала ее, шутя, что будь она моложе, за такого красавца в этой футболке вышла бы замуж…

Футболка неожиданно прослужила больше десяти лет и в конце концов просто протерлась в нескольких местах. На эмоциональном уровне она – один из тех предметов, которые служат «мостиком в прошлое», помогая воскресить в сознании былые голоса, запахи, любимые места, памятные события и чувства. Ведь тоскую я не по самой футболке как таковой, а по тем годам, по ушедшей навсегда юности.

Мы теряем не только вещи, любимых людей и животных, но и время. Одно из самых нелюбимых моих переживаний – ощущение бестолково проведенного дня, когда утром было множество планов и идей, а вечером осознаёшь, что ничего не сделано; весь день ты просто бессмысленно смотрел в монитор и скроллил ленты соцсетей или же бесценное время поглотили обычные мелкие заботы. И на себя его не осталось.

Еще один вид утрат – утерянные возможности и шансы. Об одних утраченных альтернативах мы не жалеем, потеря других может вызывать сильное сожаление, вплоть до болезненных ощущений. Если бы я тогда сказал другие слова… Если бы я действовал по-другому… Если бы я решился…

И наконец, особым видом утрат являются иллюзии, в том числе относительно самих себя. В ходе личностных кризисов мы узнаем о себе много нового и странного, а с какими-то представлениями приходится проститься навсегда. И это встречает такое же наше сопротивление, как и другие утраты.

Поэтому первый экзистенциальный вызов я называю вызовом временности/конечности: все временно в нашем мире, включая нас самих, и смерть – самое концентрированное и страшное, но не единственное проявление этого вызова.

Разные грани временности очень красиво и точно подчеркиваются ее синонимами: бренность, быстротечность, зыбкость, изменчивость, мимолетность, непостоянство, неустойчивость, переменчивость, превратность, текучесть, тленность и эфемерность.

Уже просто перечисляя их, ощущаю печаль, а если чуть сильнее прислушаться к себе, еще и тревогу. Ведь мир оказывается таким зыбким, не имеющим жесткой и неподвижной опоры. Жизнь превращается в некий серфинг, когда ты скользишь по гребню волны и все, что тебе остается, – держать баланс на доске, пока волна не разбилась о берег, – а это рано или поздно произойдет.

Есть еще один аспект временности, о котором вспоминают не так часто, но который фоном постоянно присутствует в нашей жизни: «срок годности» имеют не только вещи, но и наши планы и мечты. Об этом часто говорят «а часики-то тикают». Ограничен возраст, в котором женщина может стать матерью. Есть свой «срок годности» у некоторых наших планов и чаяний. Сезоны задают свой ритм жизни: что-то можно не успеть сделать зимой, что-то – летом. Или долгое время стремишься к какой-то цели, а потом, почти на финише, вдруг ощущаешь: все, перегорел. И время сексуальной активности человека тоже имеет свои фазы, и она не бесконечна.

Вызов временности звучит так: мы постоянно что-то теряем и будем терять в силу вселенской энтропии и неумолимого бега времени. Все проходит, все имеет срок существования и рано или поздно закончится – включая твою собственную жизнь. Что будем делать с осознанием этого?

Вглядываясь в смерть

Эмоциональные реакции людей на подобный вызов, как правило, сводятся к одному из трех вариантов. Один – обращение в сторону горя и всех его производных (грусть, печаль, огорчение, скорбь). С помощью горя мы принимаем утрату и отпускаем ее. Второй – в сторону гнева как выражения протеста против утраты (и производных от него: злости, возмущения, обиды). При этом гнев может быть направлен как на обстоятельства, которые привели к утрате, так и на человека, который допустил утрату. В ряде случаев гнев превращается в чувство вины за то, что не уберег, не предусмотрел, не спас. Третий вариант – забыть, сделать вид, что никакого вызова нет, нам померещилось и жить мы будем вечно.

Неслучайно одна из центральных тем древнейшей из всех дошедших до нас поэм, корни которой уходят в III тысячелетие до нашей эры, «Эпос о Гильгамеше», она же «О все видавшем», – поиск бессмертия. Гильгамеш, царь Урука, потерял своего друга Энкиду, павшего жертвой гнева богов. В этот миг Гильгамеш осознает собственную смертность и в ужасе бросается на поиски Утнапиштима – единственного человека, получившего из рук богов бессмертие.

Гильгамеш об Энкиду, своем друге,

Горько плачет и бежит в пустыню:

«И я не так ли умру, как Энкиду?

Тоска в утробу мою проникла,

Смерти страшусь и бегу в пустыню»[12].

Поиски не увенчались успехом: даже найдя цветок бессмертия, Гильгамеш не сумел им воспользоваться. Решив искупаться в реке, он оставил цветок на берегу, и в этот момент цветок съел змей, который тут же научился сбрасывать кожу и обновляться. А Гильгамешу оставалось только уповать на то, что память людей о нем и о его делах переживет тысячелетия. Хоть в этом ему повезло: благодаря археологам имя этого царя Урука возродилось из небытия в XIX веке, как и произведение о нем.

Дети, впервые осознавшие смертность своих близких (а она переживается именно как страх утраты), горюют или протестуют, начиная свой поиск «противоядия» от смерти – что можно сделать, чтобы родители не умерли? Годам к четырем-пяти большинство уже не только знает о смерти (хотя бы из сказок), но и понимает, что она тесно вплетена в их собственную жизнь. И пугают недетскими вопросами о смерти, своей и близких, заставляя думать родителей, что с их детьми что-то «не так». Да все «так» – эти вопросы естественны и неизбежны.

Моя младшая дочка Анютка в пятилетнем возрасте сильно переживала о смерти, как и ее старшая сестра несколькими годами ранее. Иногда она плакала перед сном: «Мама, я не хочу, чтобы ты была старенькой… Я хочу, чтобы ты всегда была молодой!» Для Анютки «стать старенькой» – это приблизиться к смерти, ведь именно старенькие люди умирают. «Папа, а ты еще не старый?» – с надеждой глядя на меня своими большими глазами, спрашивала доча. «Конечно, я еще совсем молодой, – утешал я ее, а в ответ слышал новый вопрос: – А ты никогда не постареешь?»

Анютка не думала о своей смерти – по крайней мере, я не слышал этого от нее. Для пятилетней девочки смерть – это когда рядом не будет родителей и она останется одна. Расставание – вот что сейчас для нее самое страшное в смерти. Она задавала вопросы маме:

– У меня что, будет другая мама, когда ты умрешь? Я не хочу, чтобы у меня была другая мама… А что такое смерть, как это, когда люди умирают?

– Это похоже на сон, только навсегда.

– И вы никогда-никогда не проснетесь?

Опять это берущее за душу «вы»… Однажды жена рассказала о таком разговоре с ней:

– Мама, я буду скучать по тебе, когда ты умрешь.

– Я по тебе тоже.

– Мама, а как сделать, чтобы ты никогда не умерла?

– Никак, все когда-нибудь умирают.

– Я знаю! Дед Мороз!

– Что «Дед Мороз»?

– Надо загадать Деду Морозу, чтобы ты никогда не старела! На следующий Новый год! Мама, в Новый год ведь все желания сбываются?

Как деятельный и активный ребенок, Анютка начала искать способы взять смерть под контроль. Деда Мороза мало. Тем же летом во время отдыха на море Анютка разразилась часовой речью – лекцией о здоровом образе жизни: «Так, папа и мама, слушайте