Читать интересную книгу "Один на один с жизнью: Книга, которая поможет найти смысл - Илья В. Латыпов"

среди серо-черных силуэтов. Сумрак в тени грозовых туч. Зеленые, только что распустившиеся листья, подсвеченные солнечными лучами. Оранжевые грибы на коричневом дереве. Новогодние игрушки в коробке. Огни ночного города.

Вкус. Сера с головки спички. Сладкий персик с нежной мякотью. Хвоя и смола, пахучая и липкая. Кедровые орешки. Дождевая вода, которую собрали в кружку, подставленную под струю, льющуюся с тента. Чай из шиповника, заваренный в походном котелке. Последняя конфета в долгом походе. Ледяная сосулька. Металлическая решетка на морозе. Вкус простого карандаша, кончик которого мусолишь над начатым рисунком.

Эти и многие другие простые ощущения – основа, базис моей жизни. Если я вдруг когда-то утрачу к ним вкус, лишусь возможности радоваться жизни (как ей могут радоваться и животные в примерах Николаса Хамфри), то лишится смысла все то, что «надстроено» над ними, – цели, ценности, стремления. Поэтому я стараюсь находить время на пару секунд приостановить свой жизненный бег и увидеть, услышать, попробовать, ощутить – вдохнуть жизнь. Без этого ею не наполнишься.

Отдельная и особенная часть жизни – сон и сновидения. О них часто забывают, так как нередко в повседневной суете для людей сон – какая-то лишняя, мешающая деталь. Конечно же, это не так. Да, это странная, относительно малоизученная и не совсем пока понятная область нашей физической и психической жизни. Но во сне мы проводим до трети жизни, а сам сон и сновидения подвержены влиянию того, что с нами происходит в жизни, и наоборот – влияют на качество бодрствования. В снах наш мозг не только перерабатывает ощущения – мы умудряемся почти как наяву обретать новый опыт, которого у нас в обычной жизни не было и быть не может (например, летать, погружаться на дно океана без каких-либо приспособлений, путешествовать к звездам).

В раннем подростковом возрасте я нередко убегал наряду с чтением от не самой приятной действительности именно в сны, причем научился даже заказывать себе сновидения («пусть мне приснится то-то и то-то»), и какое-то время у меня были даже осознанные сновидения – это такое состояние, когда ты осознаешь, что спишь, но не просыпаешься и можешь управлять собственными действиями. В общем, была богатая ночная жизнь, и именно после ярких снов я часто просыпался свежим и отдохнувшим.

По мере того, как я включался во взрослую жизнь со всеми ее заботами, сны постепенно отходили на задний план, а с момента, как родилась моя старшая дочь, они внезапно исчезли – точнее, я перестал их запоминать. От буйного мира фантазии, в который я каждый вечер с удовольствием погружался, осталась лишь бледная тень, изредка напоминающая о себе какой-то яркой вспышкой. И дело не только во взрослении.

Бывает, что так много работаешь, отдаешь, но так мало по-настоящему берешь от мира впечатлений и ощущений (короче, ведешь обычную рутинную жизнь), что психика буквально обедняется образами. И становится «не о чем спать». То есть ложишься, ворочаешься и даже вроде засыпаешь, но сон неглубокий, легко просыпаешься, потом тяжело засыпаешь вновь (если вообще удается). И главное, с трудом переключаешься со злободневных вопросов на мир грез и фантазий.

Можно сказать, что в тебе много тревоги. А можно зайти с другой стороны: психика обеднела. В последние годы я мало читал литературу, не связанную с работой, не соприкасался с другими видами искусства – музыкой, театром, выставками, красивой архитектурой, природой, «сложным» кино, которое порождает более разнообразные эмоции, чем просто «вау» от спецэффектов, и не занимался собственным творчеством. То есть мало делал того, что лично меня может наполнить впечатлениями, любопытством, трепетом, восторженным замиранием, фантазиями, мечтами, предвкушением, побуждая к жизни. Я все больше пассивно отлеживался или делал то, что позволяло скорее забыться, чем переключиться. В результате психике неоткуда стало брать «топливо» для мира грез.

С обеднением психической жизни сны сначала стали плоскими, а потом и вовсе редкими и бледными (если вообще запоминаются).

Ловили себя когда-нибудь на таком «обеднении» души? Вроде есть и силы, и эмоции, все на месте, а образов и фантазий очень мало, потому что повторяется «день сурка», сплошная рутина и быт. И никак не переключиться со всего этого на тот мир фантазий, теней и образов, который и составляет в большой степени наш внутренний мир и психическую деятельность…

С таким обеднением приходит и плохой сон. Я проверял, кстати. Как только начинаешь на ночь читать фантастику или любую другую художественную литературу, сон становится намного глубже. Топливо появилось… Оказывается, на старом багаже хорошо не поспишь.

Учиться жить означает не только учиться встречаться с болью. Это также обретение способности радоваться и наслаждаться жизнью и ее дарами, несмотря на то, что все в нашей жизни временно и несовершенно. А может, именно ограничения и придают остроту и свежесть тем мгновениям, когда мы замедляем бег и осознаём собственное существование. Тогда и умирать, когда жизнь подойдет к завершению, будет не так горько, потому что мы – жили, наполнялись без остатка впечатлениями нашей жизни во всем их спектре.

Резюме

Давайте подытожим основные мысли об экзистенциальных данностях и осознанности, чтобы можно было вновь пробежаться взглядом и что-то для себя отметить. Итак:

1. Экзистенциальные данности – это неотъемлемые особенности (правила, законы – как угодно) нашего существования в мире, с которыми мы имеем дело вне зависимости от того, хотим этого или нет.

2. Данностей (они же вызовы) выделяют пять:

● временность/конечность (иногда просто смерть);

● несовершенство;

● одиночество;

● свобода (плюс ответственность);

● смысл.

3. Есть два способа ответа на вызовы жизни:

● встреча (принятие всех переживаний, возникающих при осознании данностей);

● избегание.

4. Избегать встречи с экзистенциальными данностями побуждает эмоциональная боль: тяжелые переживания, возникающие при угрозе или при прямом разрыве значимых эмоциональных связей с кем-либо или чем-либо (с людьми, местами, привычками, вещами) или же как реакция на неудовлетворение базовых потребностей человека. Но в конечном итоге боль неизбежна.

5. Длительное избегание экзистенциальных вызовов приводит к возрастанию тревоги.

6. Экзистенциальное (наблюдающее) «я» – способность человека наблюдать за своими переживаниями, не прерывая их и не подменяя рациональными размышлениями.

7. «Самокопание» – подмена осознанного наблюдения (рефлексии) рационализацией. Особенности:

● концентрация на прошлом («почему»);

● перескакивание с темы на тему, расфокусировка внимания;

● чередование самообвинения и самооправдания;

● сравнение себя с другими людьми;

● основная задача – снизить эмоциональное напряжение через поиск эффективного способа избежать повторения ситуации.

8. Энергия жизни (витальность) находится между различными полюсами человеческой жизни: доминирование – подчинение, брать – давать, принятие – отвержение, идентификация – отчуждение, уверенность – сомнение, сила – слабость, безопасность – уязвимость и т. д. Отрицание или подавление одного из полюсов приводит к снижению витальности.

9. Эмоциональная боль становится непереносимой, если:

● теряется контекст происходящего;

● нет ресурсов для совладания с ситуацией;

● нет временно́й перспективы (кажется, что боль будет бесконечной);

● к эмоциональной боли добавляется страдание.

10. Страдание – негативная или избегающая реакция на собственную эмоциональную боль, отказ себе в сочувствии и сопереживании.

11. Эмоциональная боль становится терпимой при:

● обретении контекста происходящего (что само вызывает боль);

● распознавании и принятии собственных чувств, из которых состоит боль;

● осознании конечности любой эмоциональной боли.

Часть II. Временность и конечность всего

В конце 1980-х годов я со своими родителями оказался в Самарканде. Не помню, зачем именно мы туда приехали, но величественная площадь Регистан, красочные мечети, мавзолей Тимура Гур-Эмир произвели на меня впечатление, хотя я понятия не имел, кто этот Тимур. Но настоящее потрясение меня ждало чуть позже, когда мы выехали за пределы современной части города. Перед моим взором предстали руины древнего Самарканда – огромное пространство, заполненное остатками крепостных стен, домов, колодцев… Время сточило и почти стерло с лица земли глинобитные дома, однако структура города прослеживалась довольно четко.

Я как зачарованный ходил вдоль этих желто-пепельных руин (забираться внутрь мне не разрешали), рассматривал лежащие на краях раскопов кучки битой керамики (да, я стащил пару кусочков, и они до сих пор лежат где-то на антресолях).