Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

родных этого офицера «офицер как будто помолодел… он стремительно обнял меня, говоря: „Родной мой“, — и попросил подробно рассказать о своих семейных». Выслушав все жизненные перипетии своей семьи, офицер подытожил свой интерес вопросом: «Все‐таки они люди честные и трудолюбивые?» «Я положительно подтверждаю это», — ответил Кабештов. «Крепко, по‐военному пожав мою руку», — офицер простился со своим земляком крестьянином. Этот случай показателен тем, что сословная культура (и сословное поведение) была гибкой системой, лишенной кастовой жесткости. Бывший крестьянин, ступивший на офицерскую и тем самым дворянскую стезю (вследствие высоких государственных наград) ведет себя и как дворянин, и как крестьянин, но в том и другом случае — естественно, по‐человечески.

Разрушение сословий, которое активно проводилось в пореформенный период (с 1860‐х годов), во время Великих реформ, следует считать рукотворным делом (но совсем не объективным, как пишет об этом известный историк[1003]), возглавляемым интеллигентскими силами, как консервативными (славянофильскими), так и космополитическими, либеральными. Именно критическое отношение И. С. Аксакова и Ю. Ф. Самарина[1004] к сословному вопросу заставило К. Н. Леонтьева причислить славянофилов к «европейски умеренным либералам»[1005]. Сам же Леонтьев утверждал, что сословия в России — это инструмент долговечности государства: «Разнообразие не смешанное, но организованное в единстве; разнообразность положений и воспитания, поставленные в некоторые юридические пределы для избежания разнородности хаотической, для предотвращения слишком быстрого смешения социальных типов и неопределенности, неустойчивости тех простых и основных душевных навыков, которыми главным образом определяется роль человека в жизни и сила его приспособления к ней»[1006]. Но Леонтьева не слышали. Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой, с их сложными художественными решениями в отношении дворянских героев, также не были очевидными защитниками сословности. Антисословный пафос ведущих славянофилов, весьма активных и влиятельных в консервативной России, позволил, на наш взгляд, победить на этом направлении либералам‐космополитам. И. С. Аксаков в известной речи 6 марта 1877 г. в качестве председателя Московского Славянского комитета подчеркивает чуждость дворянства народному делу: «Наши высшие классы, составляющие ближайшую среду около центров власти, тесно соприкасаются со всем, что оказывает практическое влияние на русскую жизнь, — наши высшие классы, за исключением малого числа отдельных лиц, — почти совершенно чужды своему народу не только мыслию и духом, но и языком, инстинктами. Они не заслуживают названия „просвещенных“, и только „цивилизованных“»[1007]. В период активнейшей земской деятельности дворянства И. С. Аксаков предлагает ему самоупраздниться, не мешать проводить земскую реформу в народном духе[1008]. Более того, Иван Сергеевич активно выступал за уничтожение сословных перегородок, считая их плодом петровских реформ, нарушивших традиционный строй русской жизни.

Влияние западников на Александра II и его ближайшее окружение было бы не столь эффективным в период проведения реформ, если бы не поддержка славянофилов. Здесь интеллигенты‐славянофилы объединились с интеллигентами‐западниками, и потому можно со всей определенностью сказать: сословия на глазах у всех разрушала интеллигенция; художники, писатели, философы и публицисты, преподаватели, ученые, учителя, врачи и инженеры. Купечество высмеивалось и шельмовалось; постоянно звучала клевета в адрес как конкретных представителей этого сословия, так и обобщенно. Одни только художники‐передвижники сколько сделали на этом поприще разрушения положительного имиджа духовенства, дворянства и купечества! Мещанство, благодаря писателям, было сведено на уровень особой группы людей с узкими, мелкими запросами, ограниченными бытом и одеждой. М. Горький сделал из мещан главного врага советского писателя. Под огонь сокрушительной критики попадали все, кто осмеливался отстаивать традицию и сословность в любых их проявлениях.

Государство, — в здоровой своей части, а также общество и Церковь как могли защищали сословия, и даже когда сохранить то или иное сословие уже становилось невозможным, продолжали сохранять сословную культуру, сословный подход к труду, сословные навыки в повседневной жизни; в поведении, бытовой культуре, отношении к другим людям и т. д. Защита сословности не носила программного, идеологического характера, скорее она имела контекст личной, а не общей защиты традиционности, когда и государство, и общество, и Церковь могли действовать не с общих, а только с конкретных — личных, индивидуальных — позиций. Даже тот идеологический концепт, что пытался создавать император Николай I, обозначив приоритеты своих интересов — «православие, самодержавие, народность», — нельзя считать общегосударственным проектом, который свободно перетекал в следующее царствование, как часть выстроенной объективной государственной деятельности. Это был личный проект императора Николая I и он же стал делом личной чести и долга следующего за ним императора, как и делом его личного благочестия было продолжить это начинание, как завоевание всего предшествующего столетия. Но император Александр II не продолжил его; и неожиданно, в угоду господствующему общественному мнению (причем как ориентированному на запад, так и на Россию — славянофильствующему![1009]) принял решение свернуть традиционалистский проект, и после скорого демонтажа его стал переходить к западному варианту модерна. Этого не позволял себе делать ни один российский император (за исключением недолго правившего Петра III), считая традиционализм незыблемой ценностью, на которой держится сама монархическая власть в России. Здесь крайне важна проблема времени сужения сословного пространства у дворянства, как ведущего сословия. Когда и как это началось? Считается, что этот процесс начался в период царствования Николая I, когда сфера чиновничьего служения была расширена до значительных размеров и сюда попало немало лиц не дворянского происхождения. В какой‐то степени это подтверждается статистическими данными. Сословия, которых к 1851 г. насчитывалось 10, почти по всем позициям численно росли; все, кроме дворянского и крестьянского (из крепостных). Н. Х. Бунге, сравнивая ситуацию в этой сфере с 1836 по 1851 г., пришел к выводу, что уменьшение численности наблюдалось у дворян и крепостных крестьян: в 1836 г. дворян было 971 871 человек, в 1851 г. стало 807 856 человек. Помещичьих крестьян в 1836 г. было 22 098 821 человек, в 1851 г. стало 21 625 102 человека. Но, как отмечает автор, мещанство и городские обыватели росли именно за счет получивших вольную крепостных[1010]. Во время правления императора Николая I происходит весьма важный процесс — складывание интеллигенции как особой внесословной группы, причем в значительной степени, как показали события декабря 1825 г. — на основе дворянско‐аристократических ресурсов. На дворянской почве интеллигенция объединилась, чего она не могла сделать на почве разночинной, в XIX в. Любопытно здесь привести слова нашего консерватора‐славянофила И. С. Аксакова по поводу декабристов и его личных симпатий: «Прошлое царствование (т. е. Николая I. — О. К.) началось с того, что в один морозный день, на Дворцовой площади, облетел лучший цвет целого поколения. Остались Орловы, Клейнмихели и Закревские. В развитии нашей общественности последовал насильственный перерыв…»[1011]. Уходом дворянства в интеллигентские профессии и интеллигентское мировоззрение, со всеми вытекающими последствиями, можно объяснить уменьшение численности дворянства с 1836 по 1851 г.

Во многом решительный слом крайне хрупкой, но фундаментальной конструкции при Александре II привел к необратимым последствиям; и потому несмотря на все решительные попытки Александра III вернуть традиционности