Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

сумевшего реанимировать прежнюю церковно‐приходскую школу на новых началах. Так, постепенно, стало выправляться положение с сельской народной школой, хотя один из главных вопросов, стоявший перед школой — вопрос о новой генерации духовенства — так и не был решен до революции 1917 г.

В целом же можно сказать, что корабль российской государственности двигался в нужном направлении, и власть делала все от нее зависящее, чтобы оперативно решать возникающие вопросы (пример тому — столыпинские реформы). Монархии, безусловно, было не избежать встречи со Сциллой и Харибдой — теми препятствиями, которые создавались властью глобальных финансистов на Земле для всех народов и государств мира. Факт появления мировых войн весьма красноречиво указывает на то, что вопрос о войнах перестал быть привилегией двух или более стран, а стал неким общим делом, в котором были заинтересованы крупнейшие финансовые игроки всего мира. И в этом смысле Сцилла и Харибда и были той объективной реальностью, которой было уже не избежать и России. Но все же это была не революция, а только возможная опасность революции (ее возможность) в годы невиданных ранее военных испытаний для страны. У российского корабля было два пути: пройти мимо скал и плыть дальше (с войной, но без революции), до следующего испытания, или разбиться о скалы (с войной и революцией). Крушение не было предопределенностью и объективной необходимостью, но лишь одной из возможностей. Вот почему революция 1917 г. не являлась неизбежностью для России; также и монархия не просто не изжила себя, но и не нуждалась в замене другим строем для решения задач, стоящих перед страной. Гибель Российского корабля стала во многом результатом развернувшейся в период Первой мировой войны новой мировоззренческой реальности, хотя еще не показавшей своего страшного — постмодернистского — лица, но уже радикально перечеркивающей прежний европейский проект модерна, господствующий на Западе с эпохи Возрождения. Тотальное обрушение мировоззрения модерна происходило на поле всемирной бойни, и в этом была страшная опасность этого явления. Как говорит Евангелие, «молитесь, чтобы бегство ваше не было бы зимой или в субботу», указывая на крайнюю степень испытания для народа, если катаклизмы случаются внутри других катаклизмов, как и было с Российским государством и народом в годы Первой мировой войны. Если бы Россия переходила к постмодернистской реальности, которую ей навязывала Европа, в мирных условиях (как при Петре I, когда происходил переход страны к модерну), то революции в стране никогда бы не случилось, и монархия смогла бы сохраниться. Но при военном переходе к постмодерну от власти и народа, от страны в целом требовались такие гекатомбы жертв, такая жестокая форма принуждения народа к новым условиям выживания, такой цинизм и холодная расчетливость, на которые российская монархическая власть просто была неспособна. В этом главная причина гибели Российской монархии, в этом одном главная причина успеха буржуазной, а потом социалистической революции.

Позиция «молчащего большинства», как среди простого народа, так и среди монархического и в целом патриотического лагеря в этих условия тотального разрушения прежней ценностной системы была скорее на пользу революции, чем на пользу монархии. Но опять же «молчащие» в мирных условиях стали бы поддержкой монархии, позволившей бы ей в мирное время устоять и свершить необходимые реформы (начатые еще Столыпиным) без надрыва и без революционных перемен. В военных же условиях этого не случилось. Слишком велик и энергичен был революционный напор, не позволявший простому народу увидеть и дать оценку происходящему. Во времени без покоя и без возможностей правильно понять и оценить происходящее и развивались события, заставившие большинство пребывать в молчании. Только в таком контексте может быть понята та идея и те события, которые связаны с появлением иконы Державной Божьей Матери летом 1917 г. в Москве. Согласно этой идее, Божия Матерь берет в Свои руки монархическую власть в России, власть личной и полной ответственности перед Богом за страну[992]. Подобный шаг был бы нелогичным, если бы народ действительно отрекся от царя и от монархической власти. В этом случае монархическое правление в любой его форме в России было бы бессмысленным.

Глава шестая. Сословная культура на пути разрушения

Сколько я вижу и сколько судить могу, вся суть русской революционной идеи заключается в отрицании чести

Ф. М. Достоевский «Бесы»

Для нас нравственность подчинена интересам классовой борьбы пролетариата. Нравственность — это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединению трудящихся вокруг пролетариата, созидающего новое общество

В. И. Ленин «Задачи союзов молодежи:

Речь на III Всероссийском съезде Российского Союза Молодежи 2 октября 1920 г.»

Сословный мир дореволюционной России

Сословия, как устойчивые социально‐профессиональные миры, были частью традиционной системы в России. Особенностью русского модерна, как исторической эпохи, можно считать сохранение сословной структуры общества, в то время, как западноевропейский модерн сразу заявил о разрыве со всеми социальными традиционалистскими структурами. Сохранение сословности внутри модерна в России позволило нашей стране принципиально по‐иному решить просветительские задачи модерна, а также на иной платформе (отличной от западной) выйти на поле формирования постмодерна. Тема положительного влияния сословности на российский модерн — отдельная большая тема, и в рамках данного раздела у нас нет возможности подробно ее раскрывать, но важно отметить, что сословность не была случайным явлением в российском модерне; а также не была сдерживающим началом для модерна, или искажающим его природу. Напротив, на наш взгляд, сохранение этой работающей структуры традиционности внутри общества модерна укрепляло российский модерн, давало ему возможность длительного временного существования; делало плоды модерна близкими к традиционным формам; и, в конечном счете, когда случилось неизбежное — переход к постмодерну, — позволило сохранить традиционность (в том числе сословную) как безусловную ценность, не считаться с которой не мог советский, а потом постсоветский постмодерн.

Визуализация, как форма цельно‐социального восприятия такого социального объекта, как сословие, отличается от его концептуализации, а тем более от символизации. Под визуализацией мы понимаем обращение субъекта к другому субъекту в его непосредственной простоте, образе как таковом, не требующим никаких дополнительных разъяснений теоретического (концептуализм) или над‐теоретического (символизм и мифологизм) уровней. Рассматривая сословие и сословность как непосредственную жизненную ценность, имеющую сугубо практическое значение, мы предполагаем увидеть в этом феномене некий сгусток реальной жизненной силы, социально структурированной и через это включенной в исторический жизненный процесс. Визуализация привязана к субъект/субъектным отношениям представителей сословия, исключающим любые другие формы отношений (субъект/объектные и объект/объектные). Чем в таком случае интересен и важен уровень визуализации? Тем, что сословность здесь просматривается во всей ее простоте, глубине и чистоте (беспримесности);