Читать интересную книгу "Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон"

как и Галифакс — Прокламацию 1763 года, как первый шаг к изменению давно устоявшихся моделей поведения и глубоко укоренившихся взглядов. Колонистов нужно было обложить налогами не только для того, чтобы обеспечить доходы, необходимые для защиты и поддержания порядка среди них, но и для того, чтобы приучить их к обязанностям и ответственности, которые лежали на всех британских подданных.

Как и в случае с реформой торговли с индейцами и запретом на поселение за пределами Аппалачского хребта, в основе пакета фискальных мер Гренвилла всегда лежал вопрос контроля: суверенитета: доминиона. Откладывая введение гербового налога, он намеревался облегчить переходный период для колонистов, которые наверняка будут сопротивляться своей новой, подчиненной роли в империи. Он ожидал противодействия колонистов, но также рассчитывал на победу. Ничто из того, что могли сделать колонисты, не могло удержать Джорджа Гренвилла от достижения цели — установления имперского контроля, для которого налогообложение было средством. Никакие протесты колонистов не помешали бы ему осуществить парламентский суверенитет, инструментом и символом которого было налогообложение.

ГЛАВА 61

Закон о валюте

1764 г.

Большинство членов парламента, разумеется, были согласны с представлениями о суверенитете, которые воплотили в себе реформы Гренвилла и Галифакса. Об этом свидетельствует и отсутствие оговорок по поводу Закона об американских пошлинах, и, что еще более показательно, почти одновременное принятие ими Закона о валюте 1764 года. Эта мера не входила в программу министерства для колоний, однако она настолько глубоко соответствовала министерским мерам, что американские колонисты решили, что они являются частью одного и того же замысла. Они не были полностью неправы в этом восприятии. Хотя эта схема не была осознанной, Валютный акт вырос из тех же взглядов и представлений, которые породили Прокламацию 1763 года и Закон об американских пошлинах, и которые вскоре приведут к принятию Гербового закона и Закона о постое. Как и все эти меры, Валютный акт возник непосредственно из опыта войны, чувства, что определенные практики, которые приносили пользу колониям за счет Британии, должны быть изменены, и убежденности, что Палата общин имеет право и обязанность внести необходимые изменения.

Когда Энтони Бэкон, почетный член от Эйлсбери и (так уж случилось) человек, избранный на место Джона Уилкса, 4 апреля внес законопроект, который лишил бы провинции к югу от Новой Англии права объявлять выпущенные ими бумажные деньги законным платежным средством для оплаты частных долгов, он отвечал на публичном форуме на частные проблемы купцов, торговавших в Виргинии. Он сам был таким купцом и поэтому знал, как война вызвала крупные денежные проблемы колонистов и как они, в свою очередь, повлияли на стоимость долгов, которые колонисты должны были своим английским кредиторам. Особенно его беспокоила совокупность факторов, характерных только для торговли Виргинии в конце войны. К ним относились объем бумажных денег, выпущенных провинцией для финансирования военных действий, положение Палаты бургов о том, что казначейские билеты Виргинии должны были служить законным платежным средством для оплаты частных долгов, долгосрочный рост суммы, которую виргинские плантаторы задолжали таким купцам, вроде него, и внезапный рост обменного курса между виргинской валютой и британским стерлингом в конце войны[750].

Как и большинство колоний, начиная с 1755 года Виргиния финансировала свои военные действия, выпуская фиатные бумажные деньги в количестве, достаточном для покрытия текущих расходов. По сути, эти банкноты представляли собой долговые обязательства, напечатанные правительством колонии и получившие ценность благодаря заверениям колонии, что она примет их в уплату налогов. К началу 1764 года в обращении оставалось чуть меньше четверти миллиона фунтов таких банкнот. Хотя казначей Виргинии не мог погасить предъявленные ему банкноты золотом или серебром, как это могли сделать казначеи Массачусетса или Коннектикута, поскольку их провинциальные валюты были обеспечены специями, деньги провинции достаточно хорошо сохраняли свою ценность. Отчасти это объяснялось тем, что Палата бургов была консервативна в отношении сумм, которые она пускала в обращение, оговаривая будущие налоги, которые потребуются для изъятия банкнот при выпуске каждого блока, а затем более или менее ответственно придерживалась графика изъятия по налогам. Отчасти субсидии парламента и специи, которые армия и флот тратили в Америке, поддерживали стоимость всех колониальных валют до тех пор, пока длились военные действия. Однако по мере завершения войны военные расходы сокращались, а британские рынки капитала сужались. Стерлинговые векселя, которыми виргинцы рассчитывались по своим заморским долгам, стали дороже.

Принимая закон, разрешающий казначейству провинции выпускать банкноты, Палата бюргеров установила обменный курс на уровне 125 фунтов стерлингов, что означало, что 125 фунтов виргинских банкнот теоретически должны были быть эквивалентны 100 фунтам стерлингов. Хотя в начале войны векселя номиналом 100 фунтов стерлингов действительно продавались за 125 фунтов виргинской валюты в течение нескольких месяцев, с 1757 по 1761 год фактический обменный курс колебался в районе 140. Это была завышенная стоимость, но пока курс оставался относительно стабильным и пока виргинцы выплачивали свои долги британским кредиторам стерлинговыми векселями, а не казначейскими банкнотами Виргинии, лондонским купцам было чего опасаться: они знали, что, когда их долги будут погашены, плантаторы выплатят их деньгами примерно той стоимости, которая была на момент предоставления займов. Однако такие купцы, как Бэкон, которые вели активную торговлю с Виргинией, встревожились в 1762 году, когда обменный курс поднялся со 140 до примерно 160. Они потребовали от Торгового совета защитить их инвестиции, и в феврале 1763 года совет пошел навстречу, попытавшись заставить Ассамблею Виргинии отменить статус законного платежного средства. Однако в мае бюргеры ответили, что суды графств исполняют решения против должников по реальному курсу, а не по номиналу, поэтому нет необходимости принимать меры.

Вряд ли можно было выбрать более удачное время. В начале того лета внезапный кризис в международных финансах потряс лондонский Сити, угрожая финансистам и купцам, в том числе тем, кто торговал с колониями. Во время войны голландские банкиры одолжили Британии много денег, поэтому, когда амстердамский дом Gebroeders Neufville рухнул, вызвав панику, которая вскоре охватила все финансовые центры Северной Европы, британские банкиры и купцы оказались в затруднительном положении, чтобы покрыть свои обязательства[751]. Пока крупные лондонские фирмы требовали от своих должников — включая, конечно, торговцев в колонии — оплаты, такие люди, как Бэкон, беспокоились о своих непогашенных долгах. Платежеспособность теперь зависела от их способности собрать деньги, причитающиеся им в Виргинии, по рыночному курсу 160, а не по официальному номиналу 125. Поскольку из-за своего «законного платежного средства» виргинская валюта не могла быть отвергнута, когда ее предлагали для оплаты частных долгов, они беспокоились, что плантаторы попытаются обмануть