Читать интересную книгу "Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон"

и свинину (в Новой Англии), обнаружили, что зарабатывают гораздо меньше денег. Сельские лавочники, потесненные городскими купцами, которые поставляли потребительские товары в кредит, а взамен брали продукцию, с новой настойчивостью пытались взыскать долги, которые им задолжали их клиенты. Чем меньше фермер зависел от кладовщиков, чем меньше было его бремя задолженности, тем меньше значила для него депрессия. Динамика цен в сельской местности Массачусетса в послевоенные годы позволяет предположить, что засухи 1761 и 1762 годов повлияли на жизнь большинства фермерских семей Новой Англии больше, чем все, что происходило в Бостоне, не говоря уже о Лондоне и Амстердаме. Тем не менее, цены на сельскохозяйственные товары в 1763 и 1764 годах снизились достаточно, чтобы предположить, что послевоенная депрессия ощущалась во всей провинции, в которой отнюдь не преобладало коммерческое сельское хозяйство. Там, где преобладало коммерческое земледелие, как в долинах Делавэра и Гудзона, последствия депрессии были, конечно, ощутимы. Но даже там у фермеров оставалась хотя бы ограниченная возможность «уйти в натуральное хозяйство», или выращивать урожай для потребления и местного обмена, а не для продажи, пока цены не восстановятся[762].

Однако в Виргинии и Мэриленде, табачных провинциях, где коммерческое сельское хозяйство просуществовало дольше всего в Америке, натуральное хозяйство не давало надежной гавани для отступления. В прибрежных графствах вдоль Чесапикского залива последствия послевоенной депрессии были такими же тяжелыми, как в любом северном городе. Табачные плантаторы испытывали серьезные трудности примерно с 1750 года. Сначала изменения на международных рынках дестабилизировали нормальные колебания уровня цен на табак, к которым плантаторы привыкли; затем, во время войны, серия неурожаев усугубила проблемы со сбытом на монопольном табачном рынке Франции. Однако, несмотря на эти обстоятельства, легкая кредитная политика лондонских купеческих домов способствовала тому, что дворяне продолжали потреблять высококачественную английскую продукцию. Плантаторы, чьи детальные знания о производстве табака с лихвой перекрывались незнанием международных рынков и даже остатков на собственных счетах, закладывали еще не посаженный урожай, чтобы поддержать экстравагантные вкусы. Затем последовал рост обменных курсов в 1762 году, и плантаторы внезапно обнаружили, что их английские купцы-кредиторы больше не хотят позволять им откладывать платежи, предлагая кредит под продажу будущего урожая. Так, один плантатор, чья служба против французов и индейцев едва ли подготовила его к сражению с лондонскими кредиторами, встретил новость о Парижском договоре лишь выражением надежды на облегчение: «Мы очень рады заверениям о мире, который, как можно надеяться, продлится еще долго, и торговля табаком снова войдет в легкое и регулярное русло, к взаимной выгоде всех заинтересованных сторон»[763].

То, что полковник Джордж Вашингтон так прозаично отреагировал на самый славный мир в истории Великобритании, может показаться удивительным, но на самом деле его комментарий отражал взгляды его класса так же точно, как и его собственные недавние переживания и заботы. С того момента, когда в 1759 году он женился на Марте Кьюстис и объединил их поместья в одно из выдающихся владений в Северной Виргинии, все, к чему прикасался Вашингтон, превращалось в медь. Ему неоднократно не удавалось вырастить прибыльный урожай табака. В Лондоне его лист приобрел непоколебимую репутацию посредственности. Между тем расходы на поддержание образа жизни великого плантатора, содержание рабской рабочей силы и нескольких плантаций оказались непосильными. Его собственные должники — бывшие товарищи по оружию, которые без колебаний обращались к нему за займами, соседи, с которыми он вел счеты, арендаторы, задолжавшие ему арендную плату, — платили медленно, а иногда и вовсе не платили; однако он был слишком скован ожиданиями джентльменского поведения, чтобы отказать в займе, когда его просят, или настойчиво надавить на должника, когда наступает срок оплаты. К 1763 году Вашингтон оказался глубоко погрязшим в долгах, сомневался в том, что когда-нибудь сможет выпутаться, выращивая табак, и метался в поисках выхода из затруднительного положения. В этом он был абсолютно типичен для своих коллег-плантаторов и отличался от них лишь тем, что начал предпринимать усилия по экономии. В результате Вашингтон никогда не столкнется с такими впечатляющими неприятностями, как его коллега, полковник 2-го Виргинского полка Уильям Берд III. К тому времени, когда виргинцы впервые ощутили на себе последствия амстердамской паники 1763 года, долг Вашингтона, вероятно, не превышал двух тысяч фунтов, а вот Берд был на пути к тому, чтобы набрать двадцать тысяч фунтов обязательств, которые он никогда не погасит[764].

Реакция плантаторов на экономический стресс в чем-то напоминала реакцию северных купцов. Как и Томас Риш, который предпочитал рисковать, а не ликвидировать активы, чтобы расплатиться с кредиторами, большинство плантаторов старались не продавать землю или рабов, чтобы уменьшить свои долги, а искали другие способы освободиться от кредиторской хватки. Некоторые, разочаровавшись в табаке как культуре, которая, казалось, приводила только к росту долгов, начали искать другой основной продукт для выращивания. Другие экспериментировали с плантациями. Многие погрузились в спекуляцию землей, которая всегда обеспечивала виргинским джентльменам значительную часть их доходов, и никогда так, как во время падения цен на табак[765].

Вашингтон испробовал все три метода. В 1764 году он начал экспериментировать с выращиванием пшеницы — культуры, которая быстро вытесняла табак на побережье Чесапикского моря в Мэриленде, — сначала осторожно, затем все более уверенно, пока не отказался от табака в его пользу. Он также начал перегонять бренди из персикового сидра: теперь уже не только для домашнего потребления, но и на продажу. Но больше всего он спекулировал землей. В тот же день, когда воины чиппева захватили форт Мичилимакинак (3 июня 1763 года), хозяин Маунт-Вернона присоединился к восемнадцати своим коллегам-джентльменам в новой компании, ограниченной пятьюдесятью акционерами и созданной для приобретения прав на земли на реке Миссисипи. Многие из этих партнеров ранее были компаньонами в Компании Огайо. Но то предприятие, организованное с целью получения прав на 200 000 акров земли, было ничтожным по сравнению с этим. Каждый член новой Миссисипской компании рассчитывал получить 50 000 акров из почти 4 000 квадратных миль (2 500 000 акров), которые компания планировала приобрести. Для этого каждый партнер выделил деньги на содержание агента, который должен был представлять компанию в Лондоне до тех пор, пока ему не удастся убедить Тайный совет выдать грант. Тем временем Вашингтон все глубже погружался в другую, местную спекулятивную схему. Его целью было приобретение Большого болота (Great Dismal Swamp) — около 650 квадратных миль метко названных болот на границе между Виргинией и Северной Каролиной. Он убедил себя, что этот последний крупный незанятый участок вблизи побережья даст десятки тысяч акров пригодной для продажи земли, если его осушить.