Читать интересную книгу "Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон"

сессии. Во вступительной речи короля, которую написал Гренвилл, подчеркивалась необходимость решения проблемы «тяжелых долгов, возникших в ходе последней войны»; в королевском послании общинам, также написанном Гренвиллом, депутатам предлагалось определить, следует ли лишить Уилкса места в палате, а значит, и парламентской привилегии. Однако определить повестку дня — еще не значит контролировать ход дебатов, и Уильям Питт решил воспользоваться блестящей возможностью свалить министерство Гренвилла. Рядом с ним стоял Чарльз Тауншенд, которого некоторые считали сверстником Питта по красноречию и который, по мнению многих, унаследует его политическую мантию[740].

Несмотря на успехи Питта и Тауншенда в переключении дискуссии с довольно неприятного поведения Уилкса на абстрактные вопросы свободы прессы и свободы от произвольных арестов, правительство сохранило комфортный перевес в первых голосованиях. Более того, на Рождество Уилкс оказал Гренвилю огромную услугу, сбежав во Францию, и 19 января Палата, признав его неуважительным, проголосовала за его высылку. Но большинство правительства ослабло в конце января и начале февраля, когда Гренвилл отстоял налог на сидр, провалив важнейшую резолюцию о его изменении всего двадцатью голосами. Оппозиция, почуяв кровь, в середине февраля предприняла тотальную попытку свергнуть министерство на том основании, что оно злоупотребляло своей властью при использовании генеральных ордеров. Столь радикальные меры, попахивающие деспотизмом, обеспокоили многих независимых членов парламента, которые мало уважали Уилкса, но питали огромную привязанность к Питту. Однако в конце концов даже речи Великого простолюдина не смогли одержать верх, и резолюция, которая объявила бы общие ордера неконституционными, провалилась десятью голосами. Сохранив таким образом контроль над ситуацией, несмотря на вызов оппозиции, «превосходящей все примеры и убеждения», Гренвилл мог предложить свою собственную законодательную программу — и действительно мог сделать это с большой уверенностью, поскольку в разгар дебатов король наконец заверил его, что будет поддерживать министерство, несмотря ни на что. Независимые, которые следовали примеру Питта, вновь заняли привычную позу покорности, и большинство Гренвилла наконец-то выросло до комфортных размеров[741].

В феврале Гренвилл с большим трудом доказал, что может удерживать большинство в Палате общин. Он сошелся с Уильямом Питтом в дебатах, наблюдал, как тот занял конституционную позицию, уступил ему голоса независимых и победил. В марте Гренвилл показал, на что он способен, другим способом, когда, находясь в зените уверенности в своих силах, он ввел колониальные меры, над которыми его подчиненные трудились месяцами. Девятого числа, в День бюджета, он изложил весь объем своей программы доходов Палате общин, которая отреагировала на это аплодисментами и лишь несколькими невыразительными зевками. («Краткость не была его недостатком», — проворчал Гораций Уолпол, но признал, что трехчасовая речь Гренвилла продемонстрировала «искусство и умение»). Уверенный в поддержке как депутатов, так и короля, премьер-министр теперь вел себя как человек с миссией, представляя меры, слишком подробные, чтобы их можно было сразу понять, в тоне, не предполагающем дискуссий. «Этот час, — сказал он палате представителей, — очень серьезный. Франция в настоящее время находится в большом бедствии, даже большем, чем наше. Счастливое для нас обстоятельство, поскольку мы не в состоянии позволить себе еще одну войну, у нас теперь есть мир; давайте воспользуемся им наилучшим образом»[742].

В итоге парламент принимал все меры, которые Гренвилл ставил перед ним, с небольшими обсуждениями и огромным большинством голосов. Отчасти это объяснялось тем, что оппозиции уже не удалось свергнуть правительство, а ее ведущие представители разъехались — Питт, потерпев крах, удалился в свое поместье в Кенте, а меркантильный Тауншенд отправился в Кембридж, чтобы немного понежиться и поразмышлять над тем, как ему выгоднее всего предложить свои услуги министерству. Но молчание оппозиции говорило и о более убедительной истине: ни одна значительная часть общин не была не согласна ни с чем из того, что предлагал Гренвилл. Как сообщил Израэль Модуит, один из агентов, представлявших интересы Массачусетса в Палате общин,

в парламенте не было ни одного человека, который бы считал, что завоеванные провинции должны остаться без войск, или что Англия, влезшая в столь глубокие долги за завоевание этих провинций, благодаря которым все американские правительства получили стабильность и безопасность, теперь должна облагать себя налогом на их содержание. Единственное расхождение во мнениях… заключалось в том, что мистер Гренвилл сказал, что он не ожидает, что Америка будет нести больше, чем значительную часть этих расходов; в то время как другие ведущие члены, не принадлежащие к министерству, говорили, что она должна нести все расходы[743].

Общинники объединили все меры Гренвилла, кроме одной — налога на марки, который премьер-министр предложил, но затем отозвал, чтобы дать агентам колоний время для комментариев, а чиновникам Казначейства — шанс собрать необходимую информацию, — в единый закон, Закон об американских пошлинах 1764 года, и приняли его 22 марта. Лорды согласились с ним без особых дебатов, а король одобрил его 5 апреля. С точки зрения британских политиков, главными особенностями закона были скорость его принятия (менее двух недель) и размер правительственного большинства (почти три к одному) в Палате общин. Никто из членов парламента, казалось, не был особенно обеспокоен тем, что закон радикально изменит отношения между Великобританией и колониями. Но для колонистов, которые впервые узнали о нем в мае, ничто не могло быть более значимым, чем содержание нового закона.

Американцы помнят Закон об американских пошлинах 1764 года как Закон о сахаре, поскольку в нем особое внимание уделялось мелассе и пошлинам на сахар, но сегодня это такое же неверное название, как и тогда, когда его придумали колонисты. На самом деле законопроект содержал целый ряд положений, которые, по замыслу Гренвилла, должны были помочь решить проблемы финансов и контроля, стоявшие перед послевоенной империей. Хотя по форме закон был заменой истекающего Закона о мелассе 1733 года, он выходил далеко за рамки всех предыдущих меркантилистских законов. Его многочисленные разделы включали три вида мер: те, что были призваны повысить эффективность таможенного контроля, те, что устанавливали новые пошлины на товары, широко потребляемые в Америке, и те, что корректировали старые ставки таким образом, чтобы максимизировать доходы.

В первую категорию попали самые сложные положения закона. Некоторые из них были направлены на искоренение коррупции в таможенной службе — например, требовали от губернаторов приносить присягу с обещанием соблюдать закон, а недобросовестным таможенникам грозили суровыми наказаниями, включая увольнение, крупные штрафы и лишение права занимать должности в будущем. Однако большинство новых положений закона были направлены на то, чтобы обеспечить таможенникам более надежную работу или дать им инструменты для выявления и пресечения контрабанды. С точки зрения таможенников, наиболее важные из этих положений ограничивали