Читать интересную книгу "Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон"

конфликта, на самом деле, можно считать, показали прямо противоположное. С 1761 по 1763 год более девяти тысяч провинциалов в год уходили на службу добровольцами, в основном для того, чтобы освободить регулярные войска для кампаний в Карибском бассейне. В армиях тех лет не было мятежей и массовых дезертирств, которые так регулярно возникали в предыдущие осени, просто потому, что, когда провинциалы поступали на службу, они соглашались служить (и получать за это деньги) не в течение восьмимесячных кампаний, а в течение годового срока службы. Невозможно было представить себе, как можно продолжать такую систему, ежегодно зачисляя (или заново зачисляя) девять или десять тысяч провинциалов, служить под началом регулярных офицеров, которых король желал оставить на службе, и платить им по королевским реквизициям из колониальных казначейств. Однако такие люди, как Галифакс и Гренвилл, не могли себе этого представить, поскольку помнили не сравнительно спокойные годы в конце войны, когда колониальные правительства собирали 80 или 90 процентов требуемых людей, а тяжелые годы начала войны. Никто не предполагал, что казначейство может просто запросить поддержку у колониальных законодательных органов, потому что память об американских военных финансах была сосредоточена на неудаче Брэддока и Лаудуна заставить колонии сделать взнос в общий фонд для поддержки армии. Британские политики в целом полагали, что миллион фунтов стерлингов, который парламент передал колониям в качестве компенсации, окупил колониальные военные усилия, или большую их часть. Никто не обратил внимания на то, что парламентские выплаты покрыли лишь две пятых общей стоимости войны для колоний и что жители многих провинций в настоящее время с трудом выплачивают государственные долги, вызванные этими военными расходами[753].

То, что британские политики в 1763-64 годах, словно инстинкт, вернулись к мерам, принятым в 1748-54 годах, не вызывает удивления. Некоторые из наиболее влиятельных людей, участвовавших в разработке и утверждении политических предложений, включая, прежде всего, графа Галифакса и Чарльза Тауншенда, приобрели самое глубокое знакомство с колониями в годы после войны короля Георга, когда они впервые столкнулись с проблемами контроля, которые, как казалось в ретроспективе, предвещали более серьезные проблемы, порожденные Семилетней войной, и которые они теперь были полны решимости решить. Другие, в частности Джордж Гренвилл, опирались на свои взгляды, сформировавшиеся в ходе решения фискальных проблем, возникших в результате экстравагантного, дорогостоящего и чрезмерно успешного военного руководства Питта. Никто из них не задавался вопросом, потому что никто не считал нужным его задавать, сколько колониальные правительства могли бы быть готовы продолжать вносить в бюджет, чтобы сохранить империю, которую они помогли построить. Они не понимали ни реальных масштабов колониального вклада, ни глубины эмоционального воздействия войны в Америке.

Таким образом, тяжелый опыт поражения, отсутствия контроля и финансового стресса — преобладающие темы 1754–1757 годов — доминировал в понимании людей, определявших политику послевоенной империи, и побуждал их принимать меры, которые подчинили бы колонии Британии. Но война имела и другие значения — как провиденциальная победа, одержанная благодаря сотрудничеству свободных людей в славном деле, — которые формировали понимание колонистов, повышали их ожидания от имперского партнерства и озлобляли их реакцию на кажущуюся властной и навязчивой политику, которую пытались навязать Гренвилл, Галифакс и их коллеги. Семилетняя война изменила мир в большей степени, чем кто-либо мог предположить. Но уроки, которые британцы и американцы извлекли из конфликта, окажутся неадекватным руководством к действию, когда люди по разные стороны Атлантики попытаются понять, что означают эти изменения, и опасными, когда каждый попытается понять действия другого[754].

ГЛАВА 62

Послевоенные условия и контекст колониальной реакции

1764 г.

РАЗРУШЕННОЕ состояние колоний в 1764 году — экономика и общество, охваченные изменениями, вызванными войной, правительства, пытающиеся одновременно приспособиться к международному миру и справиться с последствиями восстания индейцев, — помогает объяснить, как колонисты реагировали на усилия британцев по реформированию имперских отношений. Экономические условия и политические расстановки, сформированные Семилетней войной, изначально определяли реакцию колонистов на реформы Гренвилла; усилия армии по подавлению восстания Понтиака усложнили их. Но самым значительным фактором стала депрессия, которая к 1764 году сковала торговлю во всех колониях и не отпускала ее до конца десятилетия[755].

Чувствительные антенны купцов в северных портах уловили первые сигналы экономического кризиса в конце 1760 года, когда их склады оказались забиты потребительскими товарами, приобретенными в кредит, предоставленный на льготных условиях британскими корреспондентами. В последние годы оживленной торговли большие запасы не казались такой уж большой проблемой, какой они внезапно стали, когда британские военные расходы начали сокращаться, а центр операций переместился из Канады в Вест-Индию. Но когда на материке стало меньше солдат и моряков, тративших свое жалованье, когда комиссары перестали закупать огромные объемы американской продукции, а армия перестала нанимать тысячи гражданских лиц для перевозки грузов и строительства дорог, фортов и казарм, у колонистов стало меньше свободных доходов, которые они могли бы потратить на полюбившиеся им сукно, мадеру, чайные сервизы, обои, мебель и другие импортные товары. В то же время курсы колониальных валют по отношению к стерлингу начали расти, и купцам стало труднее возвращать долги своим британским корреспондентам[756].

Наряду со снижением европейского спроса на сахар и повышением ставок морского страхования, сопровождавшим вступление Испании в войну, в 1761 и 1762 годах купцам пришлось столкнуться с проблемами, вызванными засухой и неурожаем в колониях. К счастью, парламентские субсидии продолжали поступать, армия и флот по-прежнему тратили деньги на снаряжение карибских экспедиций, а завоевание Мартиники и Гаваны обеспечило новые рынки для спекулятивной торговли: факторы, которые смягчили влияние рецессии настолько, что в 1761 и 1762 годах ее жертвами остались мелкие, плохо капитализированные торговцы, которые начали бизнес в годы бума. Более состоятельные купцы — те, у кого были запасы капитала или репутация, достаточная для того, чтобы убедить кредиторов в том, что им можно доверять, — как правило, воспринимали первые два года спада как время стагнации, а не катастрофы. Большинство торговцев ожидали возвращения к процветанию, когда война наконец закончится и возобновится «нормальная» торговля[757].

По мере уменьшения запасов уверенность крупных купцов возрождалась, и когда в начале 1763 года их британские корреспонденты вновь начали предоставлять кредиты, они без колебаний заказали новые партии товаров и пополнили свои запасы в ожидании грядущих лучших времен. Исторический опыт подсказывал разумность такого оптимизма, ведь во время предыдущих войн экономический застой и спад сопровождали военные действия, а восстановление экономики наступало с наступлением мира. Хотя в последней половине нынешней войны наблюдался беспрецедентный бум в британской заграничной торговле, у купцов не было причин предполагать,