Читать интересную книгу "Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон"

американских производителей рома, которая — вместе с последним набором положений — как надеялся Гренвилл, принесет самые значительные таможенные доходы из всех[746].

Третьим аспектом Закона об американских пошлинах было снижение пошлин на патоку, ввозимую в колонии из французской Вест-Индии, и это составляло суть плана Гренвилла. Это снижение признавало неэффективность старых правил торговли патокой и было направлено на использование изменений, которые принесла война. Закон о патоке от 1733 года был направлен на предотвращение потребления патоки из французской Вест-Индии в Британской Северной Америке путем введения запретительного налога в размере шести пенсов на каждый импортируемый галлон. Цель заключалась в том, чтобы исключить ввоз французской патоки в Северную Америку и поощрить потребление патоки из британской Вест-Индии, но закон так и не заработал так, как задумывалось. В отличие от французов, англичане любили пить ром, а британские вест-индские плантаторы получали большие прибыли, перегоняя собственную патоку в высококачественный ром для продажи в Британии; поэтому у них было мало сиропа для экспорта в материковые колонии, а тот, что они поставляли, как правило, был низкого качества. В результате американские винокуры стали полагаться на французских поставщиков. Поскольку пошлина в шесть пенсов на иностранную патоку была поистине непомерной — патока стоила эквивалент почти четырнадцати с половиной пенсов стерлингов за галлон, а ром продавался оптом менее чем за восемнадцать пенсов, американцы рано прибегли к контрабанде. К 1760-м годам в каждом порту, где имелась ромовая винокурня, существовала удивительно открытая система взяточничества: таможенники прикарманивали «композиционные штрафы» в размере полутора или двух пенсов за галлон иностранной патоки и не предпринимали никаких усилий для обеспечения соблюдения закона[747].

Для человека, ненавидящего коррупцию, как Джордж Гренвилл, подобное поведение было достаточно плохим до 1763 года, но война изменила условия таким образом, что после нее оно стало по-настоящему невыносимым. Американским главнокомандующим никогда не удавалось замедлить, а тем более пресечь торговлю с врагом, потому что война снизила цену и повысила стоимость французской патоки. Между французской Вест-Индией и Новой Англией, где находилось большинство винокуренных заводов Северной Америки, всегда существовало сообщение, поскольку французским плантаторам требовались изделия из дерева (особенно шесты для бочек, в которые упаковывали сахар) и продукты питания (особенно говядина для себя и дешевая рыба для своих рабов). До начала военных действий им удавалось частично удовлетворять эти потребности за счет торговли с Канадой и Луисбургом, но после потери доступа к этим поставкам они продавали свою патоку по бросовым ценам любым капитанам-янки, которые появлялись с грузами нужных им шестов и трески. Между тем рынок новоанглийского рома во время войны вырос просто фантастически: отчасти потому, что армия и флот использовали это грубое обезболивающее, чтобы притупить дискомфорт американской службы, а отчасти потому, что завоевание торговых постов Франции в Западной Африке повысило спрос на ром там, где алкоголь служил основным товаром для обмена в работорговле.

Таким образом, война вызвала бум потребления французской патоки в Новой Англии: большой до того, как завоевание Гваделупы и Мартиники сделало торговлю легальной; огромный после. После окончания войны и возвращения сахарных островов Франции торговля патокой продолжилась — опять же нелегально, потому что у винокуров не было другого источника, способного обеспечить их значительно возросшие потребности. Самая авторитетная оценка, доступная Гренвиллу в 1763 году, гласила, что «импорт иностранной патоки значительно увеличился во время войны и составил… 600 тысяч бочонков в год: в пять раз больше, чем колониальные винокуры потребляли до начала конфликта». Таким образом, общий объем составил от 6 000 000 до 7 500 000 галлонов — слишком много галлонов любого облагаемого налогом товара, чтобы Гренвилл мог его игнорировать. Единственное, что его волновало, — как лучше использовать этот огромный ресурс[748].

Вместо шестипенсовой пошлины, которая не приносила денег в казну и порождала коррупцию среди таможенников, Закон об американских пошлинах ввел налог в размере трех пенсов за галлон иностранной патоки. Гренвилл ожидал, что эта новая ставка будет приносить от семидесяти до восьмидесяти тысяч фунтов стерлингов в год. Он понимал, что если бы он просто установил пошлину на том же уровне, что и взятка в два пенса, и тем самым сделал бы повиновение закону таким же дешевым, как и уклонение от него, он мог бы получить еще большую сумму для казны. Тем не менее он считал, что более высокая ставка была оправдана по политическим, а не только фискальным соображениям. Колонисты должны были понять, что Британия намерена вести дела, и лучший способ убедить их в этом — ввести более высокий (пусть и менее выгодный) налог и задействовать несколько мускулов, которыми закон наделил американскую таможенную службу. Таким образом, Гренвилл снизил пошлину как для получения дохода, так и для того, чтобы подтолкнуть колонии к покорности. Однако он не хотел, чтобы ни обложение, ни принуждение были настолько суровыми, чтобы препятствовать колониальной дистилляции рома, которая, пользуясь исключением французского рома из Северной Америки, должна была превратиться в гуся, несущего в казну одно золотое яйцо за другим.

Кроме того, Гренвилл рассчитывал извлечь из этих мер еще одну выгоду, возможно, самую гениальную из всех: ослабить власть Франции над Вест-Индией. Теперь, когда Канада перешла в руки британцев, французские плантаторы будут больше, чем когда-либо, полагаться на материковые колонии в плане поставок древесины и провизии, а значит, в случае новой войны окажутся более уязвимыми, чем когда-либо. Если узаконивание торговли между материковыми колониями и сахарными островами чужой империи и не вписывалось в меркантилистские концепции, которые определяли остальные положения акта, то в послевоенном мире оно имело прекрасный экономический и стратегический смысл; в частности, потому, что Гренвилл верил, что янки-потребители патоки передадут французским плантаторам любое увеличение своих собственных операционных расходов, взимая более высокие цены за шесты, рыбу и провизию, которые плантаторы не могли получить ни от кого другого. Если понимать это таким образом, то в конечном итоге платить налоги на патоку должны были не британские колонисты, а французские плантаторы на Мартинике и Гваделупе[749].

Подобно инженеру, конструирующему сложную машину, Гренвилл разработал Закон об американских пошлинах, который должен был одновременно выполнять множество взаимодополняющих функций, и все они, по его мнению, должны были помочь создать работоспособную империю. Однако лучше, чем большинство его современников, он понимал, что одной лишь гениальной машины недостаточно. Эффективная имперская реформа требовала не только создания надежной в военном и финансовом отношении институциональной структуры, но и новых привычек колонистов, не похожих на явно эгоистичные, которые они демонстрировали во время войны. Гренвилл рассматривал Закон об американских пошлинах,