И не удобрял ту почву,
И не мог страдалец порчу
Силой воли побороть.
Долго жил, старел, свой пыл
Не расходуя на женщин, —
Вежлив, нежен и отвержен,
Он тинейджеров любил.
Безответная любовь
Извела. Душой изранен,
Чуждый нам, как марсианин,
Умер старец голубой,
Завершивши житие
Одиноко и несчастно,
Молодому педерасту
Завещав свое жилье.
Для чего ж вся чехарда?
Чтоб гнездилась в мире жалость
И дорога продолжалась
Ниоткуда в никуда.
УНЫНИЕ
Унынье — грех…
И во грехе,
Вдали от всех,
Я, как в реке,
Плыву, тону,
Иду ко дну —
И тот же грех
Возносит вверх.
Унынье — мрак,
Веселье — свет…
Все это так,
Но все ж не след
С амвона всласть
Унынье клясть:
В нем тоже страсть,
В нем тоже власть…
СТАРЫЙ ТОПЧАН
Упирался, как мог.
С укором
Двери скрёб и все стены скрёб —
Кабинетом и коридором
Выносили тебя, как гроб.
Тридцать лет и еще три года
Верою-правдою мне служил
И такого не ждал исхода
Для себя и своих пружин.
Был я злобным после попойки,
После ссоры вряд ли хорош —
Ты терпел, за что на помойке
Догоришь либо догниешь.
К черту — преданность, к бесу — гордость!
Сам закон бытия зловещ:
Послужи и придешь в негодность,
Все равно — человек ты, вещь...
Потому во времени скором,
Не особенно и скорбя,
Кабинетом и коридором
Пронесут меня, как тебя.
2001
ГЛАЗАМИ КЛОУНА
Усесться б на поребрике
Да расчехлить гитару,
Но нету слуха-голоса,
С того и не пою.
На рифмы и на реплики
Меня едва хватало,
А нынче лишь для хосписа
Готовят жизнь мою.
Куда ушла гармония —
Навряд ли кто ответит,
Но всё ж, куда-то канула —
Не соберешь концы.
Ласкали, как ладонями,
Меня любовь и ветер,
А нынче держат ампулы
Да с морфием шприцы.
Запел бы — нету голоса...
Теперь стал слабым-слабым,
И знать уже не ведаю,
Что встречу впереди.
Но только вместо хосписа,
Наркотиков и ампул
С негромкою победою
Позвольте мне уйти.
2001
НЕСГИБАЕМЫЙ
Устали, устарели,
Утратили престиж...
Лишь ты один, Сальери,
И в старости горишь.
Все так же прячешь зависть
За пазуху, как нож,
Страдая и терзаясь,
Себя не бережешь.
Не уставай, Сальери,
И страсти не глуши,
Пока не отсырели
Углы твоей души.
Сейчас, когда искусство
И жизнь идут к нулю,
За постоянство чувства,
Как за талант, хвалю.
УЧИТЕЛЬ
Учитель болен был и недоволен,
Мои стихотворенья разносил,
А я терпел, как нерадивый воин,
И даже снисхожденья не просил.
Была зима. Учитель был простужен.
Дрожал в чужом нетопленом углу.
А я, чудак, надеялся на ужин,
На рюмку водки и на похвалу.
Он был худой. Высовывались кости
Из ворота дешевого белья,
А мне казалось, что ему все просто,
Что ниц пред ним повержена Земля.
Не потому ли, хоть об стенку бейся,
Хоть переламывайся пополам,
В ответ цедит: — Вы не бездарны, Берсы,—
Как Лев Толстой никчемным сыновьям.
Тоски и боли поровну изведав,
Терпел стрезва, терпел и во хмелю,
Терплю и нынче. Средь живых поэтов
Его любил всех крепче и люблю.
Но если вдруг теперь мои похвалит
Стихи, где шлаку больше, чем руды,
Мне хочется его обрезать: — Хватит! —
И горько мне от этой доброты.
1972
ХАЛАБУДА
Хороша ты, кто понимает,
Жаль такого, кто не поймет,
И меня к тебе тянет, манит
Круглый год, притом напролет.
Разнесчастная халабуда,
Для иных — не предел мечты.
И сказала одна зануда:
«Апология нищеты».
Но какие зато резервы
Открывает в тебе мой взгляд,
От обид отрывает нервы,
И я сызнова жизни рад.
И толково не стоит спорить,
Как невзгоды твои решить —
Обустроить и перестроить,
Если попросту можно жить.
МЕСТО
Хорошего — понемножку,
Точнее — всего пустяк...
Отправимся в путь-дорожку,
Не век же торчать в гостях.
Но в домовине тесно,
Поместишься там с трудом,
И странно, что это место
Пришло к нам от слова дом.
2001
РАЗГОВОР С ЗЕРКАЛОМ
Хорошо бы на беду
Ты бы вовсе треснуло.
Нынче я в тебе найду
Мало интересного.
Вон лицо из глубины
Так давно немолодо,
Что уже страшней войны,
Хоть не ею смолото.
Лопни или потускней.
Все гляжу и охаю.
Ну тебя в качель с твоей
Плоскою правдохою.
И мне зеркало в ответ
Нехотя, несказочно:
— Нет чего, того уж нет,
И винить меня за что?
Но смотри, старик, смотри,
Хоть похож на лешего,
И спасибо говори,
Что не занавешено.
1987
ВАГАНЬКОВО
Хотелось бы мне на Ваганьково.
Там юность шумела моя...
Но ежели места вакантного
Не будет, то всюду земля...
Запри меня в ящик из дерева,
Найми грузовое такси
И вывези, выгрузи где-нибудь,
Названья села не спроси.
Пусть буду я там без надгробия,
Как житель чужого угла,
Чтоб ярость былая, недобрая
Колючей травой проросла.
Везде истлевать одинаково.
Давай поскорей зарывай...
...А все ж веселее Ваганьково,
Там тренькает рядом трамвай.
1969
НА КЛАДБИЩЕ
Памяти Б. Слуцкого
Хоть здесь у вас, не скрою,
Явная благодать,
Я подошел к надгробью:
Надо потолковать.
Мертвому не погудка
Хоть барабан, хоть стих...
Вот и скажу, как будто
Вы и сейчас в живых.
Здесь вам теперь не место!
Нынче нельзя нам врозь,
Врозь, когда наконец-то
Стронулось, началось!
Время пошло хорошее,
Да нелегко идет.
Горько, что отгорожены
Вы от его тягот.
Вы, кто был ярок давеча,
Здесь позарез нужны,
А не на старом кладбище
Рядом с прахом жены.
Время идет погожее,
Тяжко ползет из мглы...
Жалко, что вы не дожили,
С ходу бы подмогли.
1986
ДОРОГА
Через Житомир на Пензу,
То есть не по прямой,
Ночью, горланя песню,
Ехал ровесник мой.
Что его в путь толкало,
Вряд ли сказать бы мог —
Видно, душа алкала
Самых кривых дорог.
Ветер ныряет в поле,
Чист и прохладен мрак.
Словом, не всё равно ли
Ехать куда и как?
Пенза или Житомир —
Не разглядеть в окно,
Жив, а, быть может, помер,
В общем-то, всё равно.
Требуется немного:
Небо и в нем луна,
И по душе дорога,
Ежели цель темна.
2001
СОПЕРНИК
Что делать: быть или играть? Вот в чем вопрос.
А впрочем, никакого нет вопроса.
Кто до себя — как личность — не дорос,
Тот изъясняется многоголосо.
И норовит у каждого занять
То интонацию, то жест, то фразу,
Чтобы сыграть, но не себя опять,
А нечто усредненное и сразу.
Соперник растранжиривал свой пыл
На скетчи, сценки или водевили...
А что до Слуцкого, то Слуцкий просто был.
И не играл. За это не кадили.
2001
ТРОФЕЙНЫЙ ФИЛЬМ
Гр. Бакланову
Что за бред? Неужели помню четко
Сорок лет этот голос и чечетку?
Мочи нет. Снова страх ползет в середку,
Я от страха старого продрог.
До тоски, до отчаянья, до крика
Не желаю назад и на полмига,
Не пляши, не ори, молчи, Марика,
Но прошу, заткнись, Марика Рокк.
Провались, всех святых и бога ради!
Нагляделся сполна в своей досаде
На роскошные ядра, плечи, стати
Со своей безгрешной высоты.
Ты поешь, ты чечетничаешь бодро —
Дрожь идет по подросткам и по одрам —
Длиннонога, стервоза, крутобедра,
Но не девушка моей мечты.
Не заманивай в юность — эту пору
Не терплю безо всякого разбору,
Вся она мне не по сердцу, не впору.
Костью в горле стала поперек.
Там на всех на углах в усах иконы,
В городах, в деревнях тайги законы,
И молчат в серых ватниках колонны,
Но зато поет Марика Рокк.
Крутит задом и бюстом иноземка:
Крупнотела, дебела, хоть не немка.
Вожделенье рейха и застенка,
Почему у нас в цене она?
Или все, что с экрана нам пропела,
Было впрямь восполнением пробела?
Или вправду устала, приболела
Раздавившая врага страна?
Ты одно мне по нраву, наше время!
Для тебя мне не жаль ни сил, ни рвенья.
Только дай мне еще раз уверенья,