Свободный и беззаботный
Полсотни годов прошло
Которых ничуть не жалко.
Дышу — увы! — тяжело,
Живу ни валко, ни шатко...
Но снова с собой в ладу,
Хоть повода нет для лада:
Из бездны повестку жду,
Как ждал из военкомата.
И, видимо, суждено
Мне корчиться в преисподней…
Однако я все равно
Свободный и беззаботный.
2000
ФЛЕЙТА В МЕТРО
Полонез Огинского в метро
Тянет флейта горестно и чисто,
Но червонцев не кладет никто
В кепку дерзновенного флейтиста.
Душит горло, пробирает дрожь...
В суете и спешке перехода
Чувствуешь: безумна до чего ж
Наша неуемная свобода.
Взапуски и наперегонки
Обличали все и разрушали,
И назад не соберешь куски,
И флейтисту не избыть печали.
Наш — в тысячелетие длиной! —
Марш был сплошь из крови и железа,
И уже гремела над страной
Вместо полонеза марсельеза.
Видно, что-то сделали не то,
Облегчая, впали в обнищанье,
Вот и обещает нам в метро
Флейта не прощенье, а прощанье.
СПОРТЛОТО
Полпенсии на "Спортлото"
Ты истреблял, отец.
Тебя унять не мог никто
И выразить протест.
Я, изгнан отовсюду прочь,
Везде лишен рубля,
Ничем не мог тебе помочь,
Лишь осуждал тебя.
Ты выводил колонки цифр
И ставил интеграл,
И выходил толковый шифр,
Но вряд ли помогал.
Что ж, молодость мечтой пьяна,
А в старости — похмель,
Но даже старости нужна
Надежда или цель:
Уже не можешь сеять-жать,
Но все ж не прочь грешить,
Чего-то непременно ждать
И для чего-то жить,
И чувств не растерять — не то
К чему тянуть свой срок?..
Что бытиё, как "Спортлото" —
Я все-таки усек.
Из всяких рифм и полурифм
Изобретаю шифр
И как бы созидаю миф,
Но тех проклятых цифр
Пяти
Мне не фартит найти
Средь тридцати шести...
И ты меня, отец, прости,
За все, как есть, прости.
УТРО
Полшестого... Бормочет дождик.
Дождь неспешный, непроливной..
Переводит, как переводчик,
Слог небесный на слог земной.
Я глаза на него поднимаю,
Я спросонья внимаю ему
И такое сейчас понимаю,
Что потом никогда не пойму.
Что-то ясное, проще простого
Открывается разом, шутя,
И пугает домашность простора
И дурашливый шепот дождя.
Тучи темные соснами пахнут,
В полумраке совсем не темно,
Словно весь я от ветра распахнут,
Как с плохим шпингалетом окно.
Это кончится через минуту,
И тогда с этим лучшим из чувств
Распрощусь и его позабуду
И к нему никогда не вернусь.
Будет дождик — всего только дождик,
И туман — будет просто туман,
И простор, словно голый подстрочник,
Будет требовать рифм и румян.
И начнутся пустые мытарства,
Жажда точности, той, что слепа,
Где ни воздуха и ни пространства,
Только вбитые в строчки слова.
Но покамест, на это мгновенье,
Показавшись в открытом окне,
Мирозданье, как замкнутый гений,
По случайности вверилось мне...
Нету в нем ни печали, ни гнева,
И с девятого этажа
На согласье асфальта и неба
Не нарадуется душа.
1970
ПИВО
Помнишь, блаженствовали в шалмане
Около церковки без креста?
Всякий, выпрашивая вниманья,
Нам о себе привирал спроста.
Только все чаще, склоняясь над кружкой,
Стал ты гадать — кто свой, кто чужой,
Кто тут с припрятанною подслушкой,
А не с распахнутою душой?..
Что ж, осторожничать был ты вправе,
Но, как пивко от сырой воды,
Неотделимы испуг от яви,
Воображение от беды.
...Я никому не слагаю стансы
И никого не виню ни в чем.
Ты взял уехал. Я взял остался.
Стало быть, разное пиво пьем.
Стало быть, баста. Навеки — порознь...
Правду скажу — ты меня потряс:
Вроде бы жизнь оборвал, как повесть,
И про чужое повел рассказ.
...В чистых пивных, где не льют у стенки,
Все монологи тебе ясны?
И на каком новомодном сленге
Слышишь угрозы и видишь сны?
Ну а шалман уподобен язве,
Рыбною костью заплеван сплошь,
Полон алкашной брехни... и разве
Я объясню тебе, чем хорош...
1981
ПАМЯТИ А. БЕКА
Помню, как хоронили Бека.
Был ноябрь, но первые числа,
Был мороз, но не было снега,
Было много второго смысла.
И лежал Александр Альфредыч,
Все еще не избыв печали,
И оратор был каждый сведущ,
Но, однако, они молчали
И про верстки, и про рассыпки,
Что надежнее, чем отрава,
Что погиб человек от сшибки,
Хоть онколог наплел: от рака.
...Ровно через седьмую века —
Десять лет и четыре года —
Наконец, печатают Бека
И в театры толкают с ходу.
Вновь звезда ему засияла,
Предрекает горы успеха —
И спектакли, и сериалы...
Но не будет живого Бека.
И не ведает Бек сожженный
О таком своем часе звездном
И, в тоску свою погруженный,
Счет ведет рассыпкам и версткам.
...Я судьбу его нынче вспомнил,
Я искал в ней скрытого толка,
Но единственно, что я понял:
Жить в России надобно долго.
1986
ДОМ
Построить, что ли, дом
Хоть на Мезени —
Не с тем, чтобы потом
Он лез в музеи...
Там подлинней с утра
В тиши и хвое
День раза в полтора,
А то и вдвое.
В мансарде — наверху,
Внизу — в столярке
Изображать смогу,
И не в запарке,
Не только пустяки,
А — чередуя,—
Романы и стихи,
Столы и стулья.
Вот это бы была
Не жизнь — житуха!
Отнюдь не кабала,
А праздник духа!
Но только из-за всех
Своих историй
Я дома, как на грех,
И не построил.
Растут мои года,
Надежду застя...
Но, впрочем, ерунда,
Не в этом счастье.
1986
МОЛОДАЯ ПОЭЗИЯ
Поэзия молодая,
Тебя еще нет почти,
Но славу тебе воздали,
Не медля, твои вожди;
И те, лет кому семнадцать,
Кому восемнадцать зим,
Уверены: все — эрзацы,
И надо дерзать самим;
И надо смахнуть с насеста
Заевшихся стариков,
Преемственность, и наследство,
И прочую смерть стихов.
Тут сразу без сиволдая
Закружится голова.
Поэзия молодая,
Наверное, ты права.
Но нынче поменьше к лире
Приставлено сторожей,
И ей одиноко в мире,
Свободнее и страшней.
И душу ободрить сиру
Пред волею и бедой
Навряд ли сейчас под силу
Поэзии молодой.
1987
ПОСЛЕДНЯЯ НАДЕЖДА
Поэтов обрадовать жажду: «Друзья,
Стихи возвратятся на круги своя!»
Они повернутся к низам и верхам,
Низы и верха развернутся к стихам.
Поскольку всему голова — человек,
А стих человеку роднее всего,
Не верится, чтобы он взял и отверг
Насущность стиха и его вещество.
С ночи до рассвета и весь день-деньской
Тревожит нас до ночи фактор людской,
Любой человеческий фактор и факт
Велит делать этак, не делать не так...
С того-то внизу и с того-то вверху
Затор болтовне и дорога стиху.
Но ежели это неправда и ложь,
И если ничто не меняется впредь,
И снова силком никого не возьмешь,
Осталось по-прежнему просто терпеть...
2001
* * *
Предрекали:
Гордись, но не очень,
Нарыдаешься взаперти!
Лучше господу выдай почесть,
Императору заплати.
Много всякого парень слышал.
Много просьб и глухих угроз.
Но, как водится, все же выжил,
А динария не понес.
Нелегки и совсем не прямы
У истории колеи,
Но на свете извечно правы,
Не склонившие головы.
ПОД КАПЕЛЬНИЦЕЙ
Прелестный лирик Митя Сухарев
И он же — физиолог Сахаров,
В литературе — ставший ухарем,
В своей науке ставший знахарем.
Люблю твои стихотворения,
Где неосознанное создано,
Где бездна чувств и настроения,
Ума, и юмора, и воздуха.
Что выше — слово или музыка?
Сегодня песен половодие,
А стих томится вроде узника
В роскошном карцере мелодии.
Один — свободным и услышанным —
Он должен жить во здравье нации...
А я твои четверостишия
Опять шепчу в реанимации.
1990
ЗОЛОТОЕ
Разновидностей не перечислить:
Золотое сеченье стиха,
Золотое сечение мысли
И высокого, и пустяка.
Золотое сеченье надежды,
Золотое сечение мук
И в сиротстве полночном, как прежде,
Снова речью становится звук.