Неожиданная мысль нарушила поток воспоминаний и грёз Квотриуса, заменивших ему молчаливую молитву:
- А стал ли высокорожденный брат, как и я, всадником? Пришёл ли папирус из Лондиниума?
При мысли о папирусе ему представился чистый лист заморского волокнистого пергамента, вовсе не похожего на тот, что выделывали рабы на Альбионе. Брату-бастарду внезапно стало противно до жути, до гадливости - он… знал, что там написано, а потом этот чистый папирус окрасится его собственной кровью, но ему, Квотриусу, не будет больно. Уже никогда…
Квотриус вдруг вернулся в реальность и вспомнил, что, да, брат болел после похода, но вот, отчего и чем он уж таким болел, когда, кажется, для Северуса всё закончилось благополучно, как и для любимого отца… он опять запамятовал. Отчего вдруг память изменила ему? Он думал, не замечая, что руки его более не сложены молитвенно у сердца, а отец и брат с укоризной и непониманием смотрят на него во все глаза.
Точных воспоминаний у Квотриуса было два, и оба ужасающие. Первое - о зеленоглазом уроде, по утрам смотревшем на него из зерцала, когда он брился. Второе - о… Гарольдусе, выходящем утром довольным и заспанным из опочивальни высокорожденного брата и Господина, а сильнющий камерный раб - пикт не подгонял того больше, чтобы Гарольдус убирался поскорее восвояси и навсегда. Навсегда из жизни обоих братьев, навсегда из дома Господина Северуса. Квотриус даже, кажется, вслух произнёс этот рефрен: «Навсегда!» потому, что и отец, и брат неодобрительно посмотрели на него. А затем, поняв, что молитвы беззвучной не получается - мешает странное состояние любимого сына, Малефиций повелел старшему, как Господину дома, начинать произносить славословие Ларам и Пенатам.
Квотриус на время опять погрузился в совсем недавние воспоминания. Ох, и сильнющий был Накра! Да и Ргальнэ тоже хорош, ведь вставать ему, Квотриусу, до прихода разлюбезного брата в его опочивальню аж двое сильных рабов не дали! Совсем распустил Господин дома рабов своих добротою и ласковым обращением, коего они, по познаниям Квотриуса, вовсе не заслужили.
Но он, Квотриус, вероятно, понял что-то не так и об уроде, и о мертвецком облике, и даже о… Гарольдусе, иначе бы что-то, неприятно связанное с кровавой горячей водой в бочке и почему-то его изрезанными запястьями, увенчалось успехом. То ли Фатум не приняла бы в положенный срок душу полукровки и не отправила её в Посмертие. Иначе не прав был Квотриус, и ему только колдовским наваждением казалось превращение своё в некое подобие отмытого Гарольдуса, такое… страшное.
Но сейчас не время вспоминать дурное, каким бы страшным оно не казалось, как те воспоминания, из которых Квотриус, наконец-то, выбрался, выплыл, хотя и не умел плавать, на поверхность бытия. Он услышал голос брата и понял, что не молился должным образом молча. Так хоть сейчас, когда славословие началось, нужно наверстать упущенное перед добрыми домашними богами, а значит, вообще очистить разум от лишних, мешающих мыслей и обратиться всею душою к богам вслед за… Странно жёсткими словесами Северуса, северного ветра, в очередной раз поменявшего маловетрие на яростные порывы и, как следствие, злоречивость и язвительность. И это по отношению к добрым Ларам и Пенатам, спасшим им всем, здесь присутствующим, ничтожные их жизнишки! А жаль - Квотриус так любил славословия высокорожденного отца, только были они всегда одинаковыми. Лишь несколько слов менял отец, обращаясь после походов к домашним божествам, оберегавшим Союз его с мачехой и мир, и благолепие, и спокойствие во всём доме, тогда принадлежащем отцу.
- О, прекрасные божества дома сего, да приимете наши скромные дары…
Северус… заметно брезгливо смазал захватанные личины истуканчиков в праздничных, таких же древних, как и сами фигурки, тогах мёдом и жиром.
… - во славу свою. Да вознаграждаем вас за удачный поход дальний на варваров злых и коварных…
Без… ран, лишь с одною, но весьма и весьма злою, много страданий доставившею всем нам троим и сильно многотрудною, кою получил несчастный и несчастливый брат мой - бастард Квотриус…
Сам поименованный Квотриус плохо понимал, о какой многотрудной ране говорит высокородный брат его и чародей, Господин дома. Неужли об этом шрамчике на спине? Но рана не задела никоих органов, даже лёгкого не прошила, хотя меч или кинжал, скорее всего, варварский и мог пронзить его, ибо подумать на варваров легко, а драк и крупных раздоров из-за делёжек добычи в этом счастливом походе не было. Все обогатились, всем досталось много и рабов, и такого драгоценного скота. Надолго ли? Это не волновало ни самых солдат Божественного Кесаря, ни, тем более, их военачальника.
Когда же Северус произнёс:
- За ниспослание Стихий двух могучих брату - бастарду моему Квотриусу во помощь великую и преотменную, да не соделался он инфери мёртво-живым волею творца своего - кудесника Волдеморта, вельми страшного злодеяниями своими и во ниспослание Стихии третьей, сильномогучей, дабы воспользовался брат мой сводный Квотриус во избежание ея, смерти моей жалкой, несчастной и недостойной высокорожденного патриция…
… Полукровка совсем потерял нить славословия. С этих слов и до слов о трофеях вся речь возлюбленного брата, который повышал и повышал глас свой, покуда не соделался он почти что криком, уши раздирающим, была закрыта покрывалом Изиды. Он почувствовал страшную боль, буквально раздирающую и одновременно - невероятно, но… - сжимающую голову, словно бы в мозгу всё кишело странными и страшными воспоминаниями, принадлежащими кому-то ещё, но не ему, Квотриусу! Нет, не ему, не ему, только не ему! Он не выдержит такой муки!
Вот некие неведомые, но отчего-то подчиняющиеся ему, несчастному полукровке Квотриусу, незримые Силы влекут его по воздуху, он при сём лежит на спине с закрытыми глазами, но перед закрытыми глазами мелькает некий источник света, потрескивающий, как маленький костерок у него в сложенных на сердце руках. После же, когда наваждение отступило и можно было вновь безболезненно мыслить, ясно стало, что славословит брат Северус, теперь уже со вдохновением многим… не что иное, как предстоящую свадьбу свою с какой-то высокорожденною патрицианкою.
Квотриус осознал только, что возлюбленный брат оставляет его и меняет на женщину вопреки множественным уверениям, что такового произойти не может, и упал почти замертво. Даже дыхание несчастного на несколько долгих мгновений остановилось - так глубок был его внезапный, испугавший отца обморок. Слишком много страшных испытаний за один долгий день пришлось пережить брату-бастарду.
Северус, не смущаясь действиями высокорожденного Папеньки, хлопающего Квотриуса со всей силы по щекам и трясущего неподвижное тело любимого сына, быстро скомкал славословие, всё же завершив его словами: