Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

тридцати лет предавался аскезе и познанию, не боясь тигров в лесных чащобах, пока во сне не услышал веление проповедовать в чужих землях, и тогда пришел к нам, в Чанъань. Потом он ушел на юг в Цзянлин и остановился в монастыре Синьсы, и когда предавался самосозерцанию в келье, к нему являлись по верхушкам деревьев бхикшу.

Пуньятара тоже родился в Кашмире, пришел в Поднебесную и у нас трудился. В монастыре Приносящего весну фламинго был тоже монах под таким именем, с ним мы ходили во дворец тамошнего правителя-огнепоклонника.

Вималакша, что означает Чистый взором, из Кашмира. Когда он пришел в Куча, Кумараджива был среди его учеников. Потом он пришел к нам и много переводил и проповедовал, изучил в совершенстве наш язык. Монах Хуэй-гуань распространял его сочинения, и в народе была такая прибаутка:

Вималакши изреченья

Едва Хуэй-гуань записал,

Столицы жители взялись за списки —

Ценней бумага стала, чем нефрит[377].

У Вималакши глаза были голубые, и его нарекли Наставником в виная с голубыми глазами.

И мы в Кашмире видели жителей с глазами цвета небес над вершинами суровых гор. Но я хочу упомянуть и других кашмирцев, трудившихся на ниве переводов и толкований в Поднебесной. Это рыжеусый Буддхаяшас, прозванный Рыжеусым Вайбхашиком, ушедший в монахи по велению отца-иноверца, который прогнал бхикшу, и у него отнялись руки-ноги, и тогда он вернул того монаха, а потом и вовсе отдал сына ему в ученики; проведя много лет у нас в Поднебесной, он все-таки вернулся в родной Кашмир; Буддхаджива в седьмом месяце первого года правления династии Сун под девизом Цзин-пин[378] прибыл в Янчжоу из Кашмира, чтобы переводить и проповедовать; Дхармамитра со сросшимися бровями, за что его и прозвали Наставником в дхьяне со сросшимися бровями… Видел я в монастыре Приносящего весну фламинго тоже человека со сросшимися бровями, иноверца, у него была книга на древнем языке огнепоклонников, исполненная на бересте.

Сказав это, Махакайя внезапно умолк, ибо перед его мысленным взором мелькнуло оперение зимородка, устремившегося в сверкающий вихрь пространства звука, и мгновенно он осознал, что видит звуки, исходящие из монастыря Приносящего весну фламинго, и они означали чью-то кончину и пробуждение. И тут же все прекратилось. Махакайя так и не уразумел, что же это было, но сразу подумал о старике Таджика Джьотише. Означало ли это, что он умер? Но он уже был пробужденным. Кто же тогда пробудился?

…Продолжалось все это не дольше вздоха или полувздоха.

И Махакайя продолжил перечислять монахов, приходивших из Кашмира, тем более что это доставляло удовольствие императору Поднебесной, страны, притягательной для мудрецов. Он упомянул яблоневый сад в тысячу деревьев, который насадил Дхармамитра, перейдя Зыбучие пески, в Дуньхуане, — но еще больше он насаждал по всей империи ростков Дхармы. И они до сих пор дают цвет и плод. Наставник в дхьяне Сэнцзянаньто из Кашмира приплыл в Поднебесную морем. Монах Сангхадева пришел из Кашмира и перевел «Сердце Абхидхармы» и «Тридхармика-шастру».

— В Кашмир уходили и наши монахи, — говорил Махакайя. — Здесь был и Фа-Сянь. И мы спрашивали о нем, но уже никто не помнил людей, приходивших двести лет назад. Это, конечно, была тщетная попытка сыскать в потоке времени песчинку. Но Индия — страна чудес, здесь всякое возможно. И уже в заброшенном монастыре у большой горы мы узнали о том, что сюда, к ступам, в которых хранятся мощи архатов, горные обезьяны приносят цветы и плоды, свершая жертву. И там всюду много странных следов, будто кто ездил на конях по скалам и ходил по стенам. Джанги говорил, что это местные шраманеры и архаты рисуют, дабы ввести путников в изумление. Но кто его знает. Про ступу другого монастыря говорят, что она возведена над прахом одного архата, который был очень тучен и ел много, и над ним смеялись, а он перед вхождением в ниббану поведал, что был до этого перерождения слоном в царском слоновнике, а потом достался монаху, бродившему по всей Индии в поисках сутр и священных писаний, и так как слон возил сутры, то и получил в заслугу перерождение человеком и монахом, правда вот, аппетит у него остался прежний — слоновий, хотя он и сдерживал себя.

Оттуда мы пришли в страну Баньнуцо, где тепло и влажно, много фруктов, сахарного тростника, а жители мигом воспламеняются, ибо очень храбры. У Джанги произошла стычка с дорожными рабочими, укладывавшими камни. Им не понравилось, что Джанги уронил кожуру плода с прилипшей мякотью на уложенные камни и не поднял ее. «Ты нам швыряешь свои объедки?!» — закричали они. «Разве я похож на обезьяну? — спросил Джанги. — И вы совсем не похожи». — «Но поступаешь ты, как обезьяна!» — не отступали они. «Клянусь зубом Будды, это произошло случайно». — «Докажи!» И тогда Джанги достал конх и начал выводить мелодию. Смуглые полуголые работники дивились, но самый неуступчивый из них сказал: «И что же это доказывает?» — «Разве обезьяна так умеет?» — спросил в свою очередь Джанги. «Ну хорошо, нет». — «Вот видишь. На это способен лишь человек. И человек — настоящий, клянусь зубом Будды». Работники засмеялись и позвали нас разделить с ними трапезу. Но, понимая, что с этими горячими людьми лучше поменьше соприкасаться, дабы снова не обжечься, мы поблагодарили и, сказав, что уже сыты, пошли дальше. На повороте Джанги протрубил в конх. И они засвистели в ответ. Джанги признался, что у него и прежде случались здесь всякие недоразумения.

Дальше мы вышли к стране Хэлошэбуло, всю в холмах и теснинах, со множеством рек, ручьев и родников, так что пахотной земли там совсем мало, оттого, видимо, и жители грубы до свирепости, и монастырей и монахов немного. Джанги даже сказал, что все это не Индия, а лишь дурная ее тень.

И это замечание только усиливало наше стремление идти и идти вперед. И мы шагали за нашими верблюдами и моим верным Бэйхаем по дорогам, то каменистым, то пыльным и песчаным, а в лесах — мягким и черным. В лесах слышали птиц и крики обезьян, один раз вдалеке мелькнули полоски тигра. Нас привечали в монастырях, расспрашивали о проделанной дороге. Я всюду рассказывал о нашей великой Тан.

В древнем городе с остатками крепостных стен, богатыми жителями и немногими храмами Дхармы и других верований нам поведали о былом правителе Махиракуле, владевшем многими землями Индии. Он возжелал встать на путь Дхармы и приказал монахам дать ему достойного учителя. Но никто не горел желанием быть наставником этого правителя. Однако при дворце был старый слуга, приверженец Дхармы, умелый в речах, его сангха и просила наставлять