Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

до сих пор происходит!

Религиозный и светский аспекты понимания вождизма

К числу общих вопросов относится и вопрос о моделировании форм традиции. На сегодняшний день можно говорить о четырех формах традиции: 1) религиозно‐языческой, 2) религиозно‐монотеистической, 3) вне‐религиозной светской и 4) анти‐религиозной светской. Последние две формы близки друг другу по форме (светскости) — но это противоположные формы светскости. Близки друг другу и первые две: языческая и монотеистическая. Обе они — религиозные. То есть по большому счету существуют две основные формы традиционности: религиозная и светская. Однако в реальной жизни духовно близки друг другу оказались разные традиции: монотеистическая религиозная близка вне‐религиозной светской (хронологически вытекающей из монотеистической), а религиозно‐языческая духовно тесно связана с антирелигиозной светской (хронологически максимально разделенных друг от друга). Значит, дело не в хронологии и не в светскости, а в направленности религиозности. Языческая и атеистическая направленность — видятся как союзники, так же и светскость, не обремененная анти‐религиозностью — это союзница с монотеистической религиозностью.

Как удалось выяснить, традиция формируется из трех элементов: «Бога», «человеческого коллектива» и «символического поля». Сама традиция есть способность символического поля к воспроизводству себя самого во времени и в пространстве. Этому способствуют два субъекта традиционной деятельности: Бог и человеческое общество. В области символического поля происходит их соработничество, результатом чего и оказывается воспроизводство традиции. Символический ген воспроизводства не существует сам по себе, как в биологическом зерне, имеющем всю программу воспроизводства — ДНК, он все время творится совместно «Богом» и «обществом» в области «символического поля». Четыре традиции — четыре законченных результата, четыре разных традиционных поля. О чем это говорит? О том, что человечество вне традиции никогда не жило, не живет и не будет жить. Не история, а традиция в разных ее ипостасях связывает человечество в одно целое как синхронно, так и диахронно. Но и у истории — свое лицо, свой путь, поэтому история — это не борьба традиций, в результате которой происходит вытеснение одной и начинается господство другой. Пока господствует одна традиция, не может господствовать другая. Господство одной традиции — это существование целой системы, где всё живет в соответствии с законами данной традиции. Элементы другой традиции если и появляются внутри господствующей традиции, то они не больше чем элементы, у них нет целого, они еще «не другая система». Каждую традицию подтачивает некий собственный недуг, который со временем если и не убивает традицию, то сильно ослабляет ее, позволяет появиться внутри нее новым элементам, не характерным для данной традиции. Поэтому слабеющий духовный и физический тонус одной традиции и возможность использовать со временем этот факт в собственных целях элементами нарождающейся традиции и является поводом для смены традиций.

Общая картина смены традиций достаточно ясна[846]. Ранние формы традиции, как показывает библейский текст[847], существовали в двух формах: монотеизма и более широко распространенного политеизма. При этом политеистическая традиция отличалась разнообразием форм и вариантов. Слабость языческой традиции накапливалась там, где она была максимально сильна, в цивилизациях греческой и римской античности. Там, где общество внутри себя разделилось на рабов и свободных, а вне себя на «эллинов» («римлян») и варваров, там и происходило ослабление духовного тонуса всего древнего мира. В этом же провоцирующим общее ослабление языческую традицию, тонусе жили монотеисты — ветхозаветные евреи, для которых противостояние «мы» и «они» было самым важным в их идентичности. Не менее деструктивные процессы происходили тогда у греков и римлян и на уровне «правителей». Греческая демократия — народовластие — вот максимальный итог языческой эпохи. Верховной власти нет, она умозрительна, она в головах и в коллективном мнении, т. е. власть опустилась из небесных сфер в само общество. Римляне отталкивались уже от этой вершины. Власть «идеи», законности персонифицируется в фигуре императора, он безликий вождь, олицетворяющий политическое могущество Рима, он — бог в своем политическом земном могуществе. Император — бог внутри конкретного (римского) социума, но не бог, парящий над народом. Он бог свободных римлян, но не бог рабов, потому что у рабов и императора уже был бы другой тип отношений. Итак, общий духовный раздор, получивший принципиальный и необратимый характер в римскую эпоху, не оставлял древнему миру, как языческой традиции, шансов на существование.

Появление христианства в качестве новой мета‐традиции хоть и было связано с одним источником — одним территориальным центром и одной фигурой — Богочеловеком Иисусом Христом, но этот источник не был случайным. Как в свое время появление язычества вначале также было локальным (и территориально, и личностно), от ветви каинитов, где наблюдался массовый отказ от Богообщения. Это обрушение вертикали «человек/Бог/Личность» постепенно захватило все человечество и привело к появлению языческой традиции как коллективного опыта жизни людей, отказавшихся от непосредственного Богообщения, но еще не имевших кроме природы никакой другой альтернативы приложения своих религиозных чувств. Это позже, когда перед интеллигентно‐светской частью католиков встал такой же вопрос «обиды на Бога», у них перед глазами была уже не только природа, но и культура (правда, не византийская христианская культура, а языческая античная, и потому именно на культуру (а не на природу, как первые язычники‐каиниты) они направили свое религиозное внимание. Обожествление культуры и породило феномен светскости (как обожествление природы породило феномен язычества), символическое поле, — основу для новой — модернистской традиции. В российском варианте модерн наступил на несколько веков позже, но не как созревший плод собственных усилий (точнее, отступления от христианских начал), а как политический и культурный проект по введению внешнего (формального), по характеру, паритета с Западом.

Но возвращаясь к особенностям появления и развития христианской монотеистической традиции, отметим одну важную вещь: с самого возникновения христианство постепенно, по мере знакомства (но именно в первые два‐три века) во всем мире стало пониматься не только как религия (в этом контексте оно никогда бы не стало тем, чем оно стало), но именно как общечеловеческое возвращение людей к Богу, к коллективной, общечеловеческой связи с Ним. Оно воспринималось в разных частях света как традиция, возвращающая людей к потерянному согласию с Богом. Именно из‐за этого мета‐символического смысла, заключающегося в сути (а не в идее!) примирения Бога и человека, происходили и сопутствующие распространению христианства события, такие же грандиозные, как и сама поступь христианства. Гонения на христиан, продолжавшиеся три века (как будто это была самая страшная болезнь, смертельная эпидемия для всего человечества); и далее — ереси, атакующие христианство изнутри, и, наконец, масштабное искажение христианского вероучения в Западной части общехристианской Церкви и отделение от нее под именем католической. Борьба сохранившихся остатков старой языческой