геометрической планировкой. С одной стороны в Каире царил мир темных улиц, по которым можно было пройти только пешком, с другой стороны – мир освещенных бульваров, приспособленных для движения карет. Здесь – пыль, там – зеленые парки. Здесь – вонь, выгребные ямы и открытые сточные канавы (как, впрочем, незадолго до того и в Париже), там – чистый воздух и канализация. Здесь – караваны как средство связи с внешним миром, там – железная дорога. В Каире, так же как и в Стамбуле этого времени, строительство прямых проспектов-авеню с уводящей вдаль зрительной осью было эстетической революцией.
Хедив Исмаил лично убедился в преимуществах европейской урбанистики, посетив Всемирную Парижскую выставку 1867 года. В Париже он консультировался с главой парижского городского планирования бароном Османом. Вернувшись в Египет, он послал своего министра публичных дел, деятельного и талантливого Али-пашу Мубарака, во французскую столицу для основательного изучения города. Целью лихорадочной строительной активности в Каире было стремление уложиться к открытию Суэцкого канала, запланированного на 1869 год. К этому моменту Каир должен был предстать модерной жемчужиной Ближнего Востока. Хедив ни на чем не экономил, по его воле были сооружены здания драматического и оперного театров, парки, новый дворец и два первых моста через Нил[1105]. То, что все это способствовало банкротству Египта, – другая тема. Отчасти Исмаил преследовал тактическую цель, желая убедить европейцев в стремлении Египта к модернизации и войти наконец в «волшебный круг» европейских держав. В то же время он был глубоко убежден в превосходстве модерности, примеры развития которой видел в странах, лежащих к северу от Средиземного моря. Градостроение было в его глазах идеальным инструментом для реализации модерности и одновременно для того, чтобы наглядно продемонстрировать ее символическую мощь. Исмаил не отказался от модернизации даже Старого города. При нем там проложили несколько прямых улиц, что трудно было представить себе в период правления Мухаммеда Али. Осознана была и необходимость улучшения санитарных условий во всех частях города. Так появились водонапорные станции и трубопровод, снабжавший город питьевой водой. Дальше, однако, санитарные мероприятия не пошли и по понятным причинам слабо отразились на внешнем облике города[1106]. Поэтому резкий контраст между старым и соседним с ним новым городом сгладился незначительно[1107]. В период британской колонизации, наступивший в 1882 году, новая администрация переняла структуры Каира времени правления Исмаила и Али-паши Мубарака, не добавив к ним чего-то существенно нового и заботясь скорее о сохранении «средневековых», «мамлюкских» элементов старого города. «Колониальный» Каир был творением египетского властителя, который верил в прогресс, признавал современную европейскую цивилизацию мерилом совершенства, но при этом стремился (хотя в долгой перспективе и безуспешно) не стать политически зависимым клиентом великих держав.
Подобные судьбе Каира истории самостоятельных инициатив, нацеленных на реализацию европейских образцов, можно проследить в ряде других городов Азии и Северной Африки.
• Бейрут. В отличие от Каира это был новый город, который стал витриной османской модерности и буржуазным зеркальным отражением Марселя на другой стороне моря.
• Стамбул. По сравнению с Каиром его преобразования менее радикальны, хотя и содержат более глубокие усовершенствования инфраструктуры города. Здесь удалось избежать резкого дуализма при преобразовании города в соответствии с европейскими образцами.
• Токио. История этого города развивалась по центробежному принципу. С одной стороны, отдельные районы старого Эдо уже в 1880‑х годах выглядели как пригороды Чикаго или Мельбурна, и вообще город постепенно терял свою архитектурную красоту. С другой стороны, градостроительная модернизация способствовала сохранению сознательного и гордого неотрадиционализма в повседневном стиле жизни.
• Сеул. Город был открыт для Европы очень поздно, в 1876 году, и был формально колонизован только в 1910‑м. За это короткое время Сеулу удалось приобрести новый международно-западный архитектурный облик, полностью соответствующий духу времени[1108].
Своеобразна история города Ханькоу.
Неколониальная динамика: Ханькоу
Расширение сетей мировой торговли, связывающей между собой все больше новых точек, расположенных на разных континентах, создавало явные преимущества для приморских областей. Урбанизация Австралии почти целиком имела морскую ориентацию. В неколониальных странах с развитыми старыми системами городов (как в Китае или в Марокко) демографический, экономический и политический вес сместился с внутренних районов страны на побережье[1109]. Прямую выгоду от этого пространственного движения извлекли такие города, как Шанхай и Гонконг, Касабланка и Рабат. Несмотря на это некоторым городам, находящимся во внутренних районах страны, также удалось занять ключевую позицию в русле динамики мировой торговли и связанной с ней торговли на внутренних рынках. Континентальные экономические центры такого типа, если бы они располагались на колонизированной территории, можно было бы назвать «типично колониальным» явлением. Источником их развития была необходимость противодействовать постепенно растущему структурному разрыву между более динамическими («развитыми», «западными») и более статичными («отсталыми», «восточными») экономическими сферами.
Города такого типа могли иметь разную величину и занимать разные места в системе городов, если она существовала. Один из примеров – Кано, метрополия Северо-Нигерийского халифата Сокото в Сахельском регионе. Шотландский путешественник Хью Клаппертон посетил эту местность в 1824–1826 годах, а немецкий географ Генрих Барт, изучавший Африку по британскому поручению, был здесь в 1851–1854. Оба исследователя увидели импозантный город, в стенах которого на пике весеннего караванного сезона собиралось от 60 до 80 тысяч жителей. В канун британской интервенции 1894 года, с которой началась колонизация региона, население города составляло уже 100 тысяч человек, половина из которых была порабощена. Кано был динамичным экономическим центром с мощным ремесленничеством и обширными областями коммерческого влияния. Кожаные изделия экспортировались в Северную Африку, текстиль и даже готовые швейные изделия – в Западный Судан. В сельских районах в окрестностях города выращивали табак, хлопок и индиго, и большая часть этих культур тоже шла на экспорт. Важным экономическим фактором оставались рабство и работорговля. Рабы несли военную службу и трудились на производстве. Являясь отправной точкой военных походов джихада, Кано был в состоянии контролировать снабжение работоргового рынка. Этот город умел использовать свои экономические возможности и был наиболее важным торговым узлом среди индустриальных городов Сахельского региона (villes industrieuses)[1110].
Положение китайского Ханькоу, одного из трех городов, которые образуют современный Ухань, представляется идеальным с точки зрения экономической географии. Город находится в центре плотно населенного плодородного ландшафта, имеет доступ к разветвленной системе водных путей, направленных во все стороны света, и даже обладает выходом к океану – благодаря связи с трансконтинентальным портом в Шанхае по крупнейшей реке Китая Янцзы[1111]. В отличие от Гонконга на южнокитайском побережье, который только после 1842 года стал важным морским портом благодаря британцам, упомянутый впервые в 1465 году город Ханькоу в позднем XIX веке представлял собой центр