Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

Врагам, которые оскорбляли ее, она улыбалась. Если улыбки не смягчали их, они кружили им голову. Злецы старились о ее падении, – ну что же! они свернули бы ее, но позже, о! гораздо позже! Она еще успеет рассердиться.

В ожидании она хотела быть представленной ко двору.

То была громадная почесть! отличие, сохраняемое для самых знатных и влиятельных. Людовик XV дурно скрыл гримасу, когда Дюбарри попросила у него этой благосклонности, и на первый раз она не настаивала. Но она возвращалась к этому и завтра и после завтра – каждый день. Разве не также она любит короля, как любила его Помпадур? Итак, если маркиза Помпадур была представлена, то почему не может быть представлена она, графиня Дюбарри! Тогда по крайней мере, она будет иметь вход в большие апартаменты ее дарственного любовника; она может ездить с ним вместе в коляске, обедать и играть за его столом.

Король колебался, слабел и уступил. Но нужна была приемная мать, чтобы проводить Дюбарри к принцессам. Где отыскать такую даму, которая была бы настолько смела, чтобы не устрашиться гнева Шуазеля, делаясь восприемницей его врага? Мопу нашел. То была беарнская графиня очень жадная до денег. Ей дали двести тысяч чистыми деньгами и письменное обещание дать ее сыну полк, а ей должность во дворце будущей дофины.

«В пятницу 21 апреля 1770 года, говорит современный журнал, – «по возвращении с охоты, король объявил, что на другой день будет представление; что иди будет одно. Объявили, что будет представляться Дюбарри.

«Вечером принесли графине бриллиантов на сто тысяч франков.

«На другой день стечение придворных во дворец было многочисленнее, чем при свадьбе герцога Шартрского; так, что король спросил, не горит ли дворец?

Разнесся слух, что принцессы приготовили кровавую обиду для Дюбарри, что они решились повернуться к ней спиной, когда она следуя этикету, приблизится к ним, чтобы преклонить колена. Напрасная тревога! Дочери Людовика XV очень любезно приняли фаворитку, которую король, со своей стороны, принял не у ног, а прямо в объятия.

В вечер представления вокруг Дюбарри составился кружок. Канцлер Мопу, епископ Орлеанский, принц де Субиз, герцоги де Ришелье, де Конти, де Тремуйлль, де Дюра, д’Эгильон, д’Айен – кружились около нее. Король поцеловал ее при всех, сказав ей: «Вы восхитительны, и блеск вашей красоты напомнил мне девиз моего предка.»

Nec pluribus impar – я легко осветил бы многие миры! Таков был этот девиз, который Ришелье обязательно перевел фаворитке. Она обернулась к королю. – Многие – это слишком, прошептала она, – одного этого для меня довольно!.. и она положила свою детскую ручку на то место, где билось сердце короля.

С этого дня Котильон III, как прозвали новую фаворитку, имела приезд ко двору. Даже прибытие Марии Антуанеты, дочери Марии Терезии, – невесты дофина ни на минуту не поколебало ее могущество. Уверяли, что первым действием этой принцессы, избранной герцогом Шуазелем, будет требование от короля удаления ее любовницы. Первым словом Марии Антуанеты в присутствии Дюбарри, за ужином во дворце Немой, был комплимент. «Графиня, сказала она королю, – кажется мне обольстительной женщиной, и я не удивляюсь привязанности, которую она могла внушить.»

Была ли искренна принцесса? Изгнание фаворитки после смерти Людовика XV доказывает противное. Во всяком случае, если Мария Антуанета не любила и имела причину не любить Дюбарри, эта последняя ничем не заслужила ее ненависти. Напротив, когда настали грозные дни и настоящая королева Франции имела надобность в услугах, Дюбарри сделалась самой преданной ее служительницей.

Единственное мщение, которым Котильон III наказала Шуазеля, было комично. У нее был повар, по имени Берто, который невероятно походил на первого министра; очень часто графиня и король смеялись до упаду, по поводу этого необыкновенного сходства.

Однажды утром, Дюбарри призвала повара в кабинет и без предисловий —

– Я вам отказываю, сказала она.

– О! воскликнул несчастный Берто, – почему же ваше сиятельство мне отказываете? Разве у меня нет таланта?..

– Есть. Но у вас такое лицо, которое приводит меня в дрожь. Можете вы изменить свое лицо? Неправда ли, нет?

– Увы!

– Так удалитесь. С нас достаточно одного Шуазеля при дворе; я не хочу, чтобы у меня был другой.

Вечером Дюбарри рассказала свой coup d’Etat и закончила свой рассказ следующими словами:

– Я отослала своего Шуазеля. Когда вы отошлете своего?

Груша была кисла. Король держался своего министра, – министра, какой ему был нужен: веселый, остроумный, поверхностный, который разговаривал о делах только на бале, на охоте, во время ужина. Вражда, существовавшая между его любовницей и Шуазелем не печалила его, она ему надоедала; с целью уничтожить эту вражду он дал в Бельвю ужин, на котором свел воюющие стороны. Герцог и графиня ужинали и играли вместе в карты, но это не повело их к сближению.

«Казалось, говорит очевидец, – что то собака и кошка, которые будучи поставлены друг перед другом решились не драться в присутствии хозяина, обещаясь подраться, когда он обернется к ним спиной.»

Дюбарри не очень веселилась в Бельвю и не скрыла этого от короля.

– К чему, сказала она, – принуждать меня видеть людей, которых я не люблю, и которые меня нанавидят, когда я так счастлива с моими друзьями и особенно с вами, с вами одними?

– Мы вас избавим от скуки, которую мы же вам доставили, ответил король.

И через нисколько дней он дал графине Лувесьенский дворец, который он купил у герцога де Пентьевр.

* * *

Дюбарри жила в Лувесьене во все время своего могущества.

Она была там царицей и в нем же взяли ее в 1793 году, чтобы отвести на эшафот. Ее однако там любили и даже очень любили в окрестных селениях, и очень естественно: кроме добра она ничего не делала.

Лувесьен был восхитительным жилищем, особенно когда архитектор Леду, но указаниям Дюбарри, прибавил один павильон, в котором фаворитка предпочитала принимать своего любовника.

Этот павильон был очень мал, но с какой роскошью, с каким изяществом, с каким вкусом он был отделан!.. Повсюду живопись знаменитых артистов: Верне, Бpиapa, Леконта, Друэ, Греза, Фуагонара, повсюду статуи и статуэтки: д’Аллегрена, Пигаля, Пажу. В каждое время года, Дюбарри, следуя моде, переменяла в нем мебель; но библиотека и спальня оставались неизменяемыми. Напротив постели висел портрет короля, а рядом с ним портрет Карла I, писанный Ван Дейком, который графиня купила у графа де Тьерс за двадцать четыре тысячи франков. Говорили, что этим странным сближением, ибо как в нравственном, так и в физическом отношении Людовик XV ни в чем не походил на Карла I, Дюбарри хотела напомнить своему царственному любовнику, что ожидает его, если он когда либо склонится перед парламентом.

Гозлан так описывает день короля в Лувесьенне: «По приезде, король входил во дворец, где оставался столько времени, сколько было нужно, чтобы поправить туалет. Летом он переменял платье. Затем король отправлялся в павильон к своей милой, проходя через террасу, обсаженную тополями. В ту минуту, когда он сходил со ступеней дворца, Дюбарри покидала павильон и шла ему на встречу. Каждый делал половину дороги.

«И летом и зимой графиня носила в Лувесьене пеньюары из цветного перкалю или белого муслина, который позволяли видеть ее руки и часть ее прекрасных плечей.

«Людовик XV и его любовница обыкновенно завтракали в комнат первого этажа, расположение которой позволяло разом обнимать и пейзаж расстилавшийся к Версалю и тот, который направлялся в сторону Сен Жерменя. Король кушал существенно, когда завтракал в Павильоне Дюбарри. Замор, молодой негр, прислуживал им за столом в африканском костюме из комической оперы, в уборе из разноцветных перьев с золотыми браслетами на ногах и руках.

«Весьма редко случалось, чтобы король во время завтрака в Лувесьене не сделал какого-нибудь великолепного подарка своей любовнице.

«Людовик XV любил лувесьенскую малину и землянику. Чтобы доставить ему удовольствие, Дюбарри, летом, при каждом его посещении, сама рвала ему тарелку этих ягод, также как она сама во время их сладострастных tete-a-tete готовила кофе для своей милой Франции. После завтрака король переходил в залу, а оттуда в библиотеку или в спальню. Когда наступал час разлуки, король возвращался во дворец, где снова переменял костюм; предшествуемый Замором и опираясь на руку графини, он переходил за решетку. Как только он удалялся, Дюбарри, получив обратно свою свободу, отпирала свои двери молодым вельможам и знатным дамам, составлявшим ее двор, и начинался праздник.»

Гозлан, рисуя день Людовика XV и его любовницы, говорит только об одних удовольствиях. Но также очень часто король в Лувесьене говорил о делах с Дюбарри и канцлером Мопу.

Парижский парламент в согласии с бретанским против герцога д’Эгильона, обвиненного в грабительстве позволил себе объявить этого вельможу достойным быть судимым перами.