Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

– Моя милая, – холодно возразил граф Жан. – Я думаю, что вы одарены настолько умом, что не воспротивитесь тому, чему не можете помешать. Какое право имеете вы на Жанну? Никакого. Я, напротив, имею на нее право любви и еще лучше – честолюбия. Да, честолюбия. Жанна слишком хороша… и я сделал ее слишком остроумной, чтобы она вечно оставалась в известной среде. Я имею на нее виды. Теперь, я не скажу вам больше ничего, но придет день, – а я уверен, что этот день не далек, – когда вы первая, прося у нее покровительства, поздравите ее, что она последовала за мной. А теперь прощайте, моя милая. Вы не захотите, чтобы я употребил против старинного друга моего ангела насилие, которое противно моему характеру.

Граф Жан размахивал своей палкой. Гурдан отскочила. Ангел и дьявол удалились под ручку.

* * *

Действительно ли Жан Дюбарри имел большие проекты относительно Жанны. Некоторые хроникеры утверждают, что вследствие веры в предсказания одного волшебника, оставшегося неизвестным граф, грезил о высоком назначении своей любовницы. Этот странный пророк, встретившись с девицей Лансон в Тюльери, сказал ей, склоняясь с ней перед ней со всеми знаками уважения: «Привет будущей королеве Франции!» Правда это или ложь, мы не думаем, чтобы Жан Дюбарри имел надобность в этом предсказании, чтобы создать из женщины столь одаренной, как Жанна Вобернье, подпору для своего возвышения. Он был Гасконец, а во все времена Гасконцы были дерзки… особенно на дурное.

Со времени смерти маркизы Помпадур, король скучал; наслаждения Pare аuх Cerfs были для него недостаточны; Лебель, его первый камердинер, напрасно ломал себе голову, чтобы изобрести для него развлечение. Встреча Лебеля с Жаном Дюбарри решила все. Лебель рассказал графу о своих страданиях.

– Приходите обедать ко мне, – сказал ему последний, – у меня есть идея.

На другой день, в назначенный час, Лебель был у графа, который просил позволения не снимать перед ним шляпы, которая служила ему для того, чтобы удерживать печеные яблоки, приложенные им к глазам с санитарной целью. Премьер Его Величества не видал в этом ничего доброго. Он слышал, что любовница графа была прелестна… Но как предположить, чтобы действительно прелестная женщина принадлежала человеку, который прикладывал к глазам печеные яблоки?

Появление Жанны Вобернье, украшенной на случай именем графини Дюбарри, доказало Лебелю, что печеные яблоки не мешают чувству. Премьер Его Величества был истинно поражен при появлении молодой женщины. То была живая фигура Альбано. Между тем Жанна достигла в эту эпоху двадцати четырех лет, я в течение семи лет со сколькими любовниками, она перелистывала книгу любви!.. Чтение, обыкновенно, утомительное! Но как будто какая то могущественная тайна, ревнуя сохранить во всей красоте великолепное создание природы, покровительствовала ей против опустошений порока и тления, – прелести Жанны оставались юными и чистыми. Все было в ней совершенство: и цвет ее лица, на котором розы смешивались с лилиями; и ее густые роскошные волосы, и ее тонкая сладострастная талия! А какие зубы! – перлы в кораллах. А какие глаза! – и томные и лукавые!.. А ее белая малютка ручка, которую жалко было видеть отягощенной перстнями – столько место потеряно для поцелуев… А эта узкая выгнутая ножка!.. ей позавидовала бы Сандрильона.

Восхищенный красотой Жанны, Лебель еще более восхитился ее умом. «У нас новая Помпадур!» сказал он графу Жану. Тем не менее, через день, готовясь представить ее Людовику XV, премьер его величества нашел нужным предложить Новой Помпадур несколько умерить свою веселость в присутствии короля, и особенно воздержаться в разговоре от некоторых выражений, очень смешных в маленьком обществе, но несколько рискованных, быть может, для королевских ушей. Жанна обещала все, что от нее требовали.

В первый раз Людовик XV, под именем барона де Гонесс, видел за ужином в Версале Жанну Вобернье. За этим ужином присутствовали герцог Ришелье, маркиз де Шувелень, герцог де Вогюбон и граф Жан.

Первая половина ужина прошла довольно холодно. Король был вежлив с графиней Дюбарри и больше ничего. Никто не мог еще сказать нашел ли султан свою султаншу….

«В эту минуту ее жизни, рассказывает Леон Гозлан, – Жанна Вобернье выказала ту черту гения, которая решает карьеру. В середине ужина повес, графиня прервав с традициями, далеко отбросив советы и уроки графа Жана и Лебеля, предалась своей естественной веселости, не заботясь о присутствии короля. Она бросила на ветер скромность и сдержанность, сожгла вуаль на пламени свечей, и с беспорядочными словами, такими же, как ее волосы и грудь она как вакханка переходила от песни к песне, от скачков к скачкам. Она вскочила на треножник. Жан и Лебель, в ужасе, считали все потерянным. Что должен был подумать король? Он был в восхищении. В тот же день, или, вернее, в ту же ночь Жанна де Вобернье заняла место маркизы Помпадур в истории Франции.»

Во время

Говорят, Дюбари погубила Францию, и действительно, если несовершенно, то все таки много побрала с нее, но сознаемся также, что она имела в этом случае только хорошую часть с этим чувствительным королем – эгоистом, которого звали Людовиком XV, с королем, который показывал, что боится Бога и каждый день оскорблял Его, с королем, которого звали Возлюбленным, и который воровал детей у подданных для своих гаремов, – с королем, которого раздражала всякая критика, который страшился честного убеждения, и каждое действие которого, каждое слово доказывало, что он принял за правило для своего поведения известное изречение королей без сердца: после меня конец света!

Да, после него конец свита, – этого пораженного гангреной общества, испорченного до мозга костей его примером, его советами.

Уже около 1770 года этот народ, который плакал, когда Дамьен хотел убить его Возлюбленного начинал распевать:

Le Bien-aime de l'almanachN’est pas le Bien-aime de France,Il fait tout ab hoc et ab hacLe Bien-aime de l’almanach.Il met tout dans le meme sac,Et la justice et la finance;Le Bien-aime de l’almanachN’est pas le Bien-aime de France.

Альманахи я люблюНо вот Франция не любит,Пишут кстати и некстатиВалят всё в один мешок,Правосудье, и финансы;Альманахи я люблюТолько Франция не очень.

Однажды, когда Людовику XV привелось прочесть этот куплет: – «Какое зло сделал я Франции, что она перестала любить меня!» сказал он. Эти слова рисуют всего короля. Так как он не был глуп, то не мог не знать, что имела Франция против него. Произнося эти слова, он, следовательно, насмехался. Что же было в душе у государя, если когда народ кричал: «я страдаю!» он смеялся.

* * *

Прошло четыре или пять месяцев со смерти королевы Марии Лещинской, когда Людовик XV узнал Дюбарри. Королева мученица еще не охладела в своей гробнице, а Возлюбленный объявлял, о своей новой любви, публично привезя в свой дворец в Шуази свою новую любовницу. Потом следовало заняться тем, чтобы дать ей имя, настоящее имя, ибо Лебель сообщил его величеству, что графиня Дюбарри или Жанка Вобернье никогда не была замужем.

– Тем хуже! возразил король. – Пусть ее скорее выдадут замуж, если хотите, чтобы я не сделал глупости.

Господин приказал; ему повиновались. Жан Дюбарри не мог жениться потому, что был уже женат; но у него был брат, не желавший ничего лучшего, как за деньги сделаться желаемым мужем. Вызванный депешей Гильом Дюбарри приехал из Тулузы в Париж со всем своим семейством, этот уважаемый господин думал совершенно верно, что если есть для одного, то хватит и на двенадцать. Свадьба была отпразднована 1 сентября 1768 года в церкви Сент Лоран. По окончании церемонии, любезный супруг, с карманами наполненными золотом, отправился в обратный путь.

Какое счастье! Король теперь мог свободно обладать своей любовницей.

Новая фаворитка была объявлена; весь двор считал за честь завалить ее почестями. Один только Шуазель и герцогиня де Граммон воспротивились этому потоку низости. Последняя, впрочем, вследствие ярости, что место королевской любовницы, которое она, герцогиня, с радостью заняла бы, было занято куртизанкой.

Оппозиция герцога Шуазеля имела более благородный мотив. Первому министру французского короля было противно видеть, что уличная женщина имела голос в управлении государством, и какие авансы она не делала по этому предмету, он предпочел лучше потерять свой портфель, чем сохранить его за цену дружбы с Дюбарри. Быть может он был не прав, когда, объявив ей войну, начал употреблять против нее отравленное оружие. Но вероятно ли, чтобы за памфлеты, писанные против фаворитки платил он! Не скорее ли кошелек его сестры г-жи де Граммон платил за эти отвратительные песни, за эти вонючие пасквили, которые падали на Париж как дождь жаб со времени вшествия в королевский будуар Дюбарри.

Но она также заботилась об этих пасквилях, как о своих старых перчатках. Она имела за себя Ришелье, Вогюйона, Мопу, – канцлера Мопу, который до того довел свою любезность, что повсюду повторял: «она несколько мне родственница!» Она имела за себя короля, короля который пел, танцуя с ней la Belle Bourbonaise, где говорилось о ней.