Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

«И обращаясь к Дюбарри, которая не покидала его в течение пяти дней, он прибавил: «Нам нужно расстаться, дружок; отправляйтесь в Рюэль, к герцогинь д’Эгильон; она и ее муж всем обязаны вам. Если мое состояние улучшится вы возвратитесь; ведь вы не сомневаетесь, что я всегда имею к вам самую нежную привязанность.»

Нечего было противиться, графиня удалилась. Еще в течение семи дней были промежутки надежды, и смотря потому улучшалось ли, или ухудшалось положение знаменитого больного, – куртизаны или толпились в Рюэл, или блистали отсутствием.

Наконец 10 мая король умер.

И едва Людовик XV испустил последний вздох, как герцог де ла Врильер, один из друзей графини, явился в Рюэль, послом от Людовика XVI с письмом следующего содержания:

«Графиня Дюбарри! по причинам, мне известным, от которых зависит спокойствие моего государства, я пишу к вам это письмо, дабы вы удалились в Пон-о-Дам, одна с одной служанкой и в сопровождении сьера Гамона, одного из наших полицейских чиновников. Эта мера не должна быть для вас трудной; она срочная.

«Письмо кончается этим, и я молю Бога, чтобы он принял вас, графиня Дюбарри, под свое покровительство.»

– Прекрасно новое царствование, которое начинается приказом об аресте! вскрикнула Дюбарри, когда герцог де ла Врильер прочел ей письмо.

После.

Когда прошло первое движение гнева, видя себя вынужденной быть запертой в монастыре в тридцать три года, во всем блеске своей красоты. Дюбарри приняла свою участь бодрее, чем можно было предполагать. Она вошла в карету с Гамоном, который проводил ее в монастырь Пон-о-Дам, близ Мо.

Принятая любезно настоятельницей и с восторгом молодыми монахинями, восхищенными видеть в своих стенах знаменитую Дюбарри, она вскоре возвратила свою потерянную улыбку.

Новый король дал приказание, смягчать всеми возможными средствами заключение экс-фаворитки. Она попросила книг. Каких? Конечно романов, других она не читала. Ей принесли целый ящик. В XVIII веке в монастырях, не отличались особенной строгостью.

Но читать и всё читать слишком монотонно! А в монастыре нашелся один юноша Ипполит де Мортемон, брат одной старой монахини… Он был так мил этот маленький Тити, как звали его сестры, который, так сказать, был воспитан у них, на коленях!.. А герцог де Коссе-Бриссак был так далеко!..

Милый Коссе-Бриссак! Любил ли бы он теперь ее, павшую королеву? Отдадим справедливость Дюбарри: обожаемый образ изгнал из ее воображения фривольную мысль…

Чтобы совершенно успокоится, графиня занялась делами. Денежный интерес лучшее охлаждающее средство!

* * *

Дюбарри оставалась в монастыре год. Она получила от настоятельницы позволение отделать келью, и поручила сделать это Лувесьенскому архитектору Леду. Но как восхитительна ни была эта келья, келья все таки келья, то есть тюрьма, для женщины, созданной вовсе не для монастырской жизни. Дюбарри гибла в монастыре. Королева знала; она была добра, она сказала королю; король был милосерд, он возвратил свободу графине, но свободу ограниченную: никогда Дюбарри не должна была видеть как растворяются перед ней двери Версаля: ей было запрещено даже надеяться.

Изменилась ли она во время этой ссылки? Нет. Как театральная жизнь, с которой у нее много общего, жизнь при дворе имеет свои прелести, которая не сравняется ни с чем для тех, кто их вкусил. Дюбарри удалилась в свое поместье, которое она купила в окрестностях Эрмана, – землю Сент Врэн; ее верный Косее де Бриссак, – он остался ей верен, – являлся туда рассказывать ей о том, что происходит при дворе, в Париже. И то, что он рассказывал не всегда было весело; поднимались революционные волны; внимательно прислушиваясь, уже можно было различить тот шум, который всегда предшествует буре, – свирепой, безжалостной буре, питаемой плачевным концом блистательного века Людовика XIV, бесчестием Регентства и мизерностью долгого царствования Людовика XV.

Благоразумная, или следуя хорошим советам, скорее чем желанию, Дюбарри еще была удалена от места, где должен был произойти взрыв. Но Дюбарри знала благоразумие только по репутации; что касается советов, то не тот человек, который был самым ревностным защитником монархии, мог дать их любимой женщине, не он посоветовал бы ей бежать от трона, когда трон этот готов бы разрушиться. Коссе Бриссак, подобно графине, скучал в Сент Врэне; он написал Морепа, Морепа увидал короля и королеву и написал Дюбарри: «Возвращайтесь в Лувесьен.»

Когда она вернулась в этот земной рай, множество вельмож и знатных дам, видя экс фаворитку почти прощенной, осмелились вернуться к ней. В Лувесьене уже не танцевали, но ужинали. И тогда за стол графини садились рядом принц де Конти, герцоги: де Лозанн, Коссе Бриссак, де Трем, маршал Ришелье, г-жи де Монако, де Витри, графиня де Форкальнье и Лагарп, Бомарше, Казот, Мармонтель, – философы и поэты наряду с могущественными земли… Но тогда могущество именно и принадлежало философам и писателям и доказательство было близко. Калиостро, Франклин, Император Иосиф II – сын Марш Терезии и брат Марк Антуанетты, Шведский король Густав III посетили Дюбарри в Лувесьене; посланники Типо Саиба принесли ей в подарок куски муслина вышитого золотом.

Даже после своего царствования Дюбарри могла думать, что она все еще царица…

* * *

Между тем время шло, а вместе со временем Лувесьен – Версаль Дюбарри, – как настоящий Версаль, начал наполняться мрачными тучами. Титулованные посетители становились все реже и реже. После сцен 5 и 6 октября 1789 года, когда королевское величество было оскорблено, большинство принцев и знатных вельмож сочли благоразумным эмигрировать. Коссе Бриссак не был в числе их.

Остался ее любовник, осталась и Дюбарри и по примеру своего любовника вся отдалась королевскому делу. Если ее упрекали в том, что она была главной причиной революции, по крайней мере ее не упрекнут, что она бежала перед ней. Несколько гвардейцев, успевших спастись от резни, после того несчастного случая, когда они вызвали нацию, прибежали просить пристанища в Лувесьен. Дюбарри приняла их, скрыла и заботилась о них; узнав об этом, Мария Антуанетта прислала благодарить ее. «Моя душа, мое тело, мое богатство – все что есть у меня принадлежит королеве» отвечала экс фаворитка. Королева не забыла этих слов.

Уже в 1776 году Дюбарри была жертвой значительной кражи: у нее пропала часть ее бриллиантов и в том числе подвески к серьгам, – подарок Людовика XV, – оцененные во сто тысяч экю. В 1789 году ее снова обокрали. Под предлогом отыскивания воров, бежавших, как думали в Англию, Дюбарри отправилась в Лондон, – на самом деле по приказанию королевы, переговорить с эмигрантами о том, как бы спасти королевскую фамилию; она четыре раза предпринимала это путешествие. В четвертый раз, в 1792 году, ее пробовали удержать в Лондоне ужасной картиной той участи, которая угрожала ей в Париже.

Дюбарри осталась глухой к самым усиленным просьбам. Она вернулась во Францию. Раз она была в Лувесьене, ожидая Бриссака, которого она не видала с самого возвращения. Она была одна, сидя под тополем, – одна, взволнованная каким то мрачным предчувствием.

Внезапно, она услыхала, что бегут по аллее, смеются, кричат…

– Это вы, Бриссак? – сказала она.

– Да, да! – отвечают ей. – Вот он, твой Бриссак. И откуда то сверху бросили ей на колени голову ее любовника.

Дюбарри выпрямилась, не испустив ни крика, не выронив ни одной слезы. К устам, которые так часто ей улыбались, она приложила свои губы.

То был последний поцелуй!..

Потом она упала без чувств.

* * *

Через несколько месяцев, 8-го октября 1793 года, по доносу одного негодяя, по имени Грейв, ирландца по происхождению, Дюбарри была арестована, как виновная в заговоре.

То Замор, – экс губернатора Лувесьена, за несколько дней до этого выгнанный ею, потому что она не без причины подозревала его в участии в краже бриллиантов, – чтобы отомстить, отыскал Грейва и передал ему многие бумаги, компрометирующая графиню.

Дюбарри находилась два месяца с половиной в Сен Пелажи, прежде чем предстала на суд. Приговоренная к смерти 7-го декабря 1793 года, она была казнена в одно время с отцом и сыном Ванденивер, ее банкиром и корреспондентом, обвиненными как ее сообщники.

Ей было тогда сорок восемь лет, и она все еще была восхитительно хороша. Всем известно как умерла она: плача, выпрашивая помилования, крича у подножия эшафоту: «еще одну минуту господин палач. Еще минуту сударь!..»

Чтобы покончить, мы передадим один любопытный анекдот, рисующий Дюбарри и рассказанный Викториеном Сарду.

Это было 14 июля 1789 года; Дюбарри была в Лувесьене, с г-жой ле Брэн, великой рисовальщицей, которая писала с нее портрет.

Лебрэн, прислушиваясь, вдруг остановилась, сказав:

– Но это пушки, графиня!

– Вы думаете? – спросила Дюбарри.

– Я уверена. Послушайте.

Действительно то были пушки, бравшие Бастилию.