Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

ему только и надобны чашка риса да вода. А те, которые принимают дары, пускают их на покупку книг, изображений, изваяний и на строительство ступ или приютов для странников, а также храмов. Иные выкупают у мясников диких животных и птиц и выпускают их на волю. Ибо сердце Индии — ахимса, несотворение вреда живому. Множество людей вообще не употребляют в пищу не только мяса, птицы и рыбы, но даже молока, яиц. И они ходят с покровами на нижней части лица, чтобы случайно не проглотить мошку, и держат метелку, чтобы сметать со своей тропинки муравьев, даруя им жизнь, а себе чистую карму. Все просто. Деяния человека сказываются не только в будущих рождениях, но и прямо сейчас. Отнимающий жизнь у другого, отнимает и часть себя. Вот почему нравы в Индии мягки. Преступления усердно расследуют и вместо казни дают возможность жить или умереть, сажают в темницу, в крайнем случае отрезают нос, ухо, а то и руку и ногу или прогоняют в лес, в пустыню. Чаще определяют штраф. Допрос без плеток и палок. Бывают испытания огнем, водой и ядом…

Махакайя хотел поведать об испытании водой, которому подвергли араба, правда, не в Индии, а в Хэсине, но зимородок увернулся и понесся дальше. Да, ни к чему бросать тень на А Ш-Шаррана.

— Погребения трех родов: в огне, в воде и в лесу на съедение диким зверям.

— Живого?! — невольно воскликнула молодая женщина со вспыхнувшим взором.

— Нет, трупа.

— А живого, бывает, провожают так: устраивают прощальную трапезу под музыку, потом сажают осужденного в лодку, и, достигнув середины Ганги, тот бросается в воду. Но это когда человек сам того пожелал из-за болезни или крайней усталости от жизни. Мы почитаем этот обычай диким и глупым. Государство стремится облегчать бремя налогов и повинностей. Крестьяне возделывают землю, торговцы торгуют, воины несут службу. Государственные стройки всегда оплачиваются всем. И на них не гибнут изнуренные работники…

— Что же они едят? — поспешно спросил евнух.

— Виноград, персики, гранаты, абрикосы, рис, пшеницу, тыкву, сыр, мясо, молоко, горный мед; рыбу, баранину — изредка; ни коров, ни ослов, ни слонов, ни собак, лисиц, обезьян, львов и тигров не едят. Кто ест — тот презираем и живет вне селения.

— Пьют вино? — спросил советник.

Махакайя отвечал, что пьют виноградное вино и вино из сахарного тростника. Едят пальцами из посуды по большей части из необожженной глины.

— Почему же так? — спросила зрелая женщина.

— Чтобы чаще ее менять… И вошли мы в страну Нагара, где неподалеку от монастыря со ступой, построенной Ашокой, в пещере появляется тень Будды. Меня отговаривали туда ходить, но я все же отправился к этому монастырю один. Джанги сказал, что все-таки ему дорог последний глаз и он не хочет, чтобы его выбили. А Дантах с утра мучился зубами, и ему посоветовали пойти к какому-то лекарю. Я же мечтал узреть тень Будды. Правда, она не всякому и не всегда показывается. И я решил получить ответ, добился ли хотя бы чего-то на пути Дхармы.

— Это был ваш экзамен, учитель, — сказал император.

Почему-то он теперь обращался более церемонно к монаху, возможно, из-за присутствия множества слушателей. Но вид, с которым он обратился к монаху, не выражал благосклонности. Лик императора был строг, брови сдвинуты. Он о чем-то напряженно думал. Но и слушал внимательно.

И зимородок устремился в пространство, наполненное зримыми звуками. Зимородок вонзился в поток и выхватил из него рыбок, и это были рыбки-понятия, смысл которых ускользал, но при этом окрашивал птицу в кровь, дым, крик, звон и скрежет.

— И чем он закончился? — снова подал голос император.

Монах очнулся и продолжил:

— Я направился по пустынной дороге, достиг невысоких гор и возле них увидел стены и строения монастыря. Вошел во двор. Там были великолепные залы для собраний и созерцаний. Посредине возвышалась ступа, возведенная Ашокой, великим царем империи Маурьев. Основал эту империю Чандрагупта Маурья, и он, как говорят, был шудрой, то есть выходцем четвертой низшей варны. Но другие утверждают, что он был кшатрием. Завоевав большие территории, он принял учение Махавиры Джины. Джин — значит победитель страстей. Его последователей называют джайнами, они радетели ахимсы, несотворения зла живому. Этот Махавира и ходил голым, потому и многие джайны поступают так. И основатель империи уморил себя голодом.

— Зачем? — не выдержав, резко спросил советник Фан Сюаньлин.

— Он отрекся от мира, противоречащего ахимсе. Но моя речь не о нем, а о царе Ашоке, внуке Чандрагупты. Его называют Деванампия Пиядаси, что означает Возлюбленный Богов. Он завоевал царство Калингу и на скале высек указ, в котором сказано, что было взято в плен сто пятьдесят тысяч, сто тысяч казнены, но еще больше погибли. И зрелища разрушений, крови и страданий обратили Ашоку к Дхарме. Он отрекся от дигвиджаи — завоевания мира, от идеи, которая была путеводной звездой всех предыдущих царей. И стал приверженцем дхармавиджаи — распространения Дхармы. Он сказал: вместо поклонения барабанам войны — поклонение Дхарме. Слова его были просты: слушайся отца и мать, уважай все живое, говори правду. И больше его войска не ходили в походы. А вместо солдат шли монахи, проповедники. И сам он совершал поездки с целью проповеди, оставляя всюду изречения на скалах и каменных колоннах. И его чиновники делали то же, они назывались дхарма-махаматра. Распространяя Дхарму, они облегчали наказания, отменяли смертные приговоры. Ашока созвал третий собор последователей Дхармы. И сутры зазвучали в камнях. Он отправил своего сына в Страну Льва, и там Дхарма стала господствовать. После затмения солнца Ашока последовал к месту рождения Будды. Мне довелось стоять перед скалой и читать речение Ашоки. Там было выбито: «Вот свыше двух с половиной лет, как я упасака, но не очень старался на поприще Дхармы. Уже больше года, как я посетил сангху, и очень стараюсь»[363]. Он вел завоевание с помощью Дхармы. Отменял пышные процессии и приемы. Призывал щадить и не обижать рабов и слуг. И царство процветало.

— И сколько оно процветало после его смерти? — спросил высокомерный Фан Сюаньлин.

— Наследники его разделили, — сказал Махакайя. — Брахманы и другие иноверцы подталкивали их к этому, недовольные тем, что Ашока выше других учений ставил Дхарму.

— Сколько лет существовало это царство? — настойчиво повторил советник.

— Говорят, сто тридцать или сто сорок лет.

— Наше пробудет столько же? — вдруг вопросил император, окидывая взором всех.

Наступила тишина.

— Дольше, Ваше Величество, дольше, — отозвался наконец пожилой Фа-и в даосской накидке с широкими рукавами изумрудного цвета, в фиолетовом халате, с лотосовой короной-чашечкой. — Дольше! — повторил убежденно он и взмахнул