Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

рыбаками. Кто же препятствует этому? — вопросил он, воздевая руки, и широкие рукава его халата взвились как птицы. — Воины. Как их род называется?

— Кшатрии, — ответил монах.

— Да! — подтвердил советник.

— Этим брахманам повезло, — проговорил император, — что есть род воинов.

— Но смею сказать, для того и явился Будда, чтобы изречь свою истину. И если она всюду распространится, то рано или поздно отпадет надобность в воинах, — смиренно, но твердо отвечал Махакайя.

В этот момент появился слуга и доложил, что живописец Янь Либэнь явился. Все устремили взоры на человека примерно тех же лет, что и монах; на нем был халат коричневого цвета с желтой оторочкой и круглым воротом, узкими рукавами, голова повязана черным платком путоу с большой «шишкой» для собранных на макушке волос и красной вставкой на лбу. Лицо его было светлым, с каштановыми нитями усов и длинной прозрачной бороды. Но больше всего поражали его глаза — они как будто взлетали и вот-вот готовы были оставить этот лик и упорхнуть.

Махакайя вспомнил глаза старика Таджика Джьотиша, они тоже устремлялись куда-то прочь, к звездам…

Живописец встал на колени и поднялся, встал снова на колени и снова поднялся. Император дозволил ему совершить ритуал до конца, и тот в третий раз встал на колени и поднялся. Император взглянул на монаха.

— Живописец — не монах, — проговорил он. — Хотя тоже поклоняется чему-то высшему. В «Шу цзине» император Шунь поет… Что он поет про руки-ноги? — вопросил император.

И евнух тут же пропел:

Если руки и ноги преисполнены радости,

То первоначало-голова высоко поднята,

А…

— …сотни дел разрешаются благополучно![359] — подхватил император. — Каково толкование этой песни? Чу Суйлян?

Каллиграф ответил:

— Первоначало-голова — это образ государя, а руки-ноги — его подданных. И они едины во плоти.

— Верно, — откликнулся император. — Так что церемония поклонов необходима в первую очередь не государю, а Небу, дабы оно проявило благосклонность этой плоти — великой Тан. Но и первоначало-голова свершает поклонение Небу. — И с этими словами император встал и поклонился.

Затем он попросил монаха повторить то стихотворение про журавлиху для Янь Либэня. Что и было исполнено.

— Что ты скажешь? — вопросил император.

— Скажу, Ваше Величество, что это изысканная и необыкновенная живопись.

— Да, — согласился император. — И мы желаем, чтобы ты нарисовал эту журавлиху над индийской рекой и горами.

— С радостью сделаю это, Ваше Величество, — ответил живописец.

— А пьяница Шаоми сделал бы это сразу, тут же, — сказал император. — Растер бы тушь, осушил бы пару чаш и, окунув кисть, брызнул на бумагу или шелк, да еще окунул бы и свою бороду, весь перемазался бы, но журавлиха уже летала бы по этому залу.

— Простите, но мне необходимо время, — ответил Янь Либэнь.

— Знаю, знаю, — отозвался император. — Да и пьяницы сейчас нет. Но в твоей журавлихе будет больше плоти, а значит, и жизни. Так что рисуй.

Махакайе не терпелось спросить о Шаоми, но император потребовал продолжать рассказ об Индии. И монах подчинился.

Он поведал, что Индия состоит как бы из трех миров: на севере это огромная плодородная равнина с двумя великими реками Индом и Гангой, обнимающими будто гигантскими дланями всю Индию с севера; далее лежит плоскогорье с горами; затем еще две реки отделяют эти две части от третьей — южной. И никто из завоевателей, как приходивших издалека, так и индийских, не мог захватить царства юга.

— Туда можно попасть морями, но путь слишком опасный и долгий, о чем ярко повествует мой предшественник монах Фа-сянь. Сами индийцы не очень хорошие мореплаватели, земля им милее. Да и удобных бухт на побережье мало. И на этих землях и живут индийцы. Дома свои строят из бамбука и стволов деревьев. Великие дома с каменными стенами или со стенами из обожженного кирпича. Крыша из тростника и травы. Полы обмазывают глиной с коровьим навозом и то и дело усыпают цветами. Деревянные кровли, столбы — все изукрашено резьбой. Некоторые дома очень высоки. Двери открываются на восток. И окна смотрят на восток и юг. Сиденья плетеные. У государя трон льва из дерева, украшенный жемчугами, драгоценными каменьями. Одеяния любят белые.

— Как наши простолюдины? — удивленно спросил сын императора.

— Да.

Но одеяния эти ослепительны и с цветочными узорами. Голову зачастую не покрывают или надевают венок из цветов, а их там великое изобилие. Одеяния из шелка дикого шелкопряда, из конопли, шерсти, тончайшего войлока, из шерсти диких зверей. Иноверцы украшают себя павлиньими перьями и ожерельями из черепов…

— Человеческих? — спросила зрелая женщина.

— Да. А иные ходят и вовсе без одежды, без единого лоскута, ничуть не стесняясь, ибо преодолели мерки обычного мира, и все это понимают и смотрят на них благосклонно. Могут носить покровы из трав, из дощечек, любого цвета…

— И уборщик нечистот может вырядиться в зеленое или… или красное? — спросил советник с возмущением, не решившись упомянуть фиолетовый цвет.

— Да.

Зато монахи нашего учения всегда облачены в одежды трех видов — это сангхати, то есть верхняя одежда, уттарасанга, оплечная одежда, санкакшика, нижняя рубашка, всё желтого или красного цвета.

Ходят почти все босые.

— Монахи? — уточнил сын императора.

— Все жители.

Зубы красят в красный или черный цвет. Уши прокалывают. Глаза у них большие. Очень любят чистоту, тщательно умываются перед трапезой и после.

— Но во время пиров говорят? — спросил советник Фан Сюаньлин.

— Говорят. И во время еды могут говорить. А наши монахи — нет, никогда. И не говорят, пока не умоются после еды.

— Почему?

— Мы боимся нарушить ахимсу и во время говорения проглотить живое существо.

— А сейчас? — с усмешкой спросил советник.

— Когда ты делаешь что-то одно, то внимание не разбегается.

Вчерашнее не едят. Посуду старательно моют. После еды жуют ивовые веточки и умываются, а без этого не прикасаются друг к другу. Справив нужду, моются. Тело всегда умащают.

— Чем? — спросила женщина.

— Сандаловым деревом и юйцзинем, пряным растением.

— Как же они умудряются натираться… деревом? — удивилась она.

— Порошком из дерева.

— И от них хорошо пахнет?

— Да, Ваше Величество. А если государь свершает омовение, то гремят барабаны и звучат всякие инструменты, раздается пение.

— Будем и мы это делать, когда барабан у ворот возвестит Час Петуха, — с улыбкой заметил император.

— Речь их мягка и чиста, слушать ее приятно, словно бы внимаешь неторопливому потоку среди камней, покрытых листвой и мхами. Изучают древние книги — веды, а также книгу произношения и написания слов — «Сиддхавасту». Грамматику Панини, мудреца древности. Математику. Медицину. Логику. Философию. Но более всего уделяют внимание ведам. Всего четыре