Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

подобно раскрытию неба и света, а смерть — мгле. Мгла и захватила его в эти минуты встречи со старшим братом. И ее надо было рассеять.

Глава 7

Поведав о Небесных горах, о Железных Воротах, о статуях посреди Больших Снежных Гор, Махакайя молвил:

— Перейдя Черный Хребет, вступил в пределы Иньду…

Император и его окружение как-то оживились, задвигались, переглядываясь и кивая друг другу, словно бы и они только что перевалили Черный Хребет. О чем не преминул заметить сын императора Ли Чжи, большеухий, невысокий, плотный, с маленькими губами, он пришел тоже послушать монаха; а также явились: зрелая женщина в темно-синем платье, вышитом золотыми фазанами, и молодая женщина в светло-зеленом платье, вышитом темно-зелеными листьями ивы; жидковатую прическу первой венчала тонкая корона с золотыми и нефритовыми цветами; а пышные черные волосы второй были украшены цветочными шпильками.

Все заулыбались. Император напомнил о том, что самое время полакомиться и смочить горло. И первый протянул руку к чаше с вялеными фруктами. Слуга налил из кувшина вино. Женщины последовали его примеру. Остальные лишь почтительно на них взирали. Монах умолк, ожидая дозволения продолжать.

И оно было вскоре получено.

— Раньше, — говорил он, — эту страну называли Тяньчжу, а в старину Шэньду, произносили и Сяньдоу. Но правильнее говорить так: Иньду. Или Пять Индий. Иньду в переводе на танский означает Луна. И я оказался на Луне вместе с одноглазым черным монахом Джанги и еще одним монахом, присоединившимся к нам в Гандхаре, по кличке Дантах, что означает Зубы. У него все время болели зубы. Он с нами и пошел, чтобы вылечить их у какого-нибудь всесильного архата или йогина, да у кого угодно. Кличку эту ему и дал Джанги. И мы вступили на Луну.

— И повстречали там зайца, толкущего снадобье бессмертья в ступке?[353] — с улыбкой спросила женщина, и золотые хрупкие цветочки в ее короне закачались, поблескивая.

— Нет, — отвечал монах. — Мы повстречали много поломэнь, или брахманов. И посему свою страну тамошние жители так и называют Поломэнь. С трех сторон там океан, на севере — Большие Снежные Горы. И среди океанов и под защитой гор государств там семьдесят. Земли влажные и воздух жаркий. Почвы жирные, а посему много трав и деревьев, лесов. Но есть и каменистые и совсем бесплодные земли. Три месяца там льют беспрерывные дожди, и монахи предаются дхьяне в пещерах, монастырях и хижинах и сочиняют гатхи — стихи…

— Какие же? — спросил пожилой осанистый чиновник с высокомерным взглядом, облаченный в фиолетовый нарядный халат с поясом из золотых и нефритовых вставок.

— Еще бы нашему Фан Сюаньлину[354] не захотелось этого узнать! — заметил император. — Но у нашего монаха нет с собой свитков. Как же он прочитает?

— Я многое помню, — скромно отвечал Махакайя, — и могу прочесть по памяти.

— Так чего же ты ждешь? — спросил император.

И Махакайя продекламировал гатху, которая ему особенно полюбилась, — и потому он ее перевел на язык хань:

Когда журавлиха, завидев черную тучу,

Расправляет ослепительно белые крылья

И в страхе, стремясь укрыться от ливня, летит к скалам,

Аджакарани-река бывает тогда так прекрасна!

Когда журавлиха, завидев черную тучу,

Взмывает вверх, белизною слепящей сверкая,

И в страхе, не зная, где скрыться, расселину ищет,

Аджакарани-река бывает тогда так прекрасна!

Да и как тут в восторг не прийти

От раскидистых джамбу,

Что украшают берег реки

За моею пещерой?

Лягушкам здесь не угрожает змеиное племя.

Важно квакая, они говорят друг другу:

«Еще не время уходить от горных речек;

Аджакарани надежна, благостна и прекрасна»[355].

Монах умолк, и некоторое время никто ничего не произносил, пока молодая женщина не вздохнула так громко и выразительно, что все тут же заговорили, — но все же только после императора, он первый нарушил молчание, спросив у советника, каковы, по его мнению, эти стихи? И тот ответил сдержанно:

— В них много чувства… лягушкиного.

— Я знаю, кто по достоинству оценит это, — подала голос зрелая женщина.

— Кто? — переспросил император.

— Янь Либэнь[356].

— Именно! — ответил император. — Позовите же художника сейчас же! А учитель пусть продолжает, да. Или кто-то еще хочет сказать? Чу Суйлян?[357]

По широкому добродушному лицу чиновника в черной шапочке ученого и фиолетовом халате пробежала улыбка.

— Кто бы что ни сказал об этом стихотворении, а выпорхнуло оно вовремя — чтобы мы и отправились на нем в Индию, — ответил он.

Император одобрительно кивнул.

— Да, так. Что же, учитель, — обратился он к монаху, — направляй дальше свою журавлиху.

И Махакайя продолжил.

— Брахманы, — говорил он, — высокородные люди. Из них выходят учителя, ученые, правители. За ними следуют высокородные воины — кшатрии. Из них тоже выходят правители, а также полководцы и сановники. За ними — купцы. Эти все почитаются дваждырожденными. Четвертые — крестьяне, работники, слуги. А еще есть те, кто живут обособленно, в отдалении от сел и в городах в предназначенных для них кварталах, — это обычно мясники, рыбаки, певцы и певички, актеры, палачи и уборщики нечистот. Они всегда идут с левой стороны.

— А кем же становятся дети ученого и воина или воина и купца? — спросила молодая женщина.

Император засмеялся:

— Разве у них могут быть дети?

Молодая женщина смутилась.

— Я хотела сказать…

— …про детей смешанных браков, — пришел ей на помощь монах. — Это почитается нарушением правил. Но если отец брахман, а мать из рода воинов, то ребенок принадлежит роду отца. То же и род воинов, и род купцов. Но самый тяжкий проступок — связь слуги или крестьянина с брахманкой, такой ребенок считается самым низким из людей. Так гласит их закон Ману.

— А что говорит Будда? — спросил император.

— «Брахманом становятся не из-за спутанных волос, родословной или рождения. В ком истина и дхамма, тот счастлив и тот — брахман», — продекламировал Махакайя «Дхаммападу». — Будда говорил: «Я называю брахманом того, кто не убивает и не заставляет убивать, кто не поднимает палку на живые существа, трусливые они или храбрые»[358].

Император слегка переменился в лице. Фан Сюаньлин прервал речь монаха замечанием:

— Если бы все там были брахманами, то Индия превратилась бы в страну самых низких людей… Как их называют?

— Чандалами. Но… почему, ваша милость? — в недоумении произнес монах.

— Завоеватели низвели бы их до такого состояния. Они заставили бы их стать уборщиками нечистот.

Император улыбнулся. Советник продолжал, глядя свысока на монаха:

— И мясниками, палачами,