как поезд, тормозя, с толчками, начинают останавливаться звенья кавалькады. Я в самом центре. Перед трибуной. Лили, ура! – я взмахиваю рукой, подражая папе, и Лили, свернув хобот кренделем, поднимает его над головой, издавая громкий торжествующий клич. Я раскланиваюсь под аплодисменты. Лили берёт меня на хобот и, слушаясь моей команды, легко вскидывая ноги, проходит по площади.
– За сообразительность, выдержку, за то, что ты – артистка! – прижимает меня к себе папа, целуя мои глаза, брови, волосы, бант. Он такой счастливый, а мама плачет и улыбается.
– Наташа, а радость-то у нас какая! – Мама опускается передо мной на колени, расправляя смятый костюм и поникший бант. – Поздравь папу. Он получил звание заслуженного артиста. Мы едем в Москву на два дня. Скорей, скорей собираться… Едем сегодня…
Дорога, купе. Папа мне рассказывает о своём детстве. Мне хочется всё время смеяться, но я захлебываюсь в кашле, и после термометра, показывавшего 38,6, радость становится тише, а на мамином лице снова тени заботы, усталости и напасти.
Мы в Москве. У бабани. Рассматриваем сафьяновый футляр папиного звания и орден, который называется Трудового Красного Знамени. Маленькое знамя из металла всегда будет у папы, чтобы все знали, что и в цирке есть стахановцы труда. Мне хочется говорить обо всём, но говорить больно. У меня серьёзная ангина. Бывает просто так ангина, но если у неё есть прозвище – она серьёзная болезнь, или «стрептококнутая» ангина в тяжёлой форме. На шее у меня тёплый шарф. Я льну к бабушке. Мне грустно, что вместо жабо бабушка видит на мне неказистый шарф из верблюжьей шерсти. Садимся за стол, и вот оно, моё счастье, моя награда. Папа сидит рядом с бабаней, там, где раньше сидел дедушка Дуров, а я по правую руку от папы. Я теперь настоящий работник.
– Да, Юра! Я очень растрогана. Ведь у нас в семье уже два заслуженных артиста: Владимир Леонидович и Юрий Владимирович Дуровы. – Бабанины губы вздрагивают, и дивные большие глаза становятся глубокими, ласковыми, устремляются к папе.
– Бабаня, а я, а я? – хрипло твержу я, отвоевывая частицу бабаниного взгляда.
– А ты? М-да. Что ж, два заслуженных артиста и один пока простуженный. Будем надеяться, что последнее звание недели через две пройдёт. – И бабаня повязывает мне поверх шарфа атласную дедушкину ленту, ту самую ленту, на которой много лет он носил свои награды.
Глава VII
Утро. Цветной бульвар. Мы ждём папу. Он пошёл в главк[178] за разнарядкой. Разнарядка – разные ряды. Вот на Центральном рынке молочные, овощные, фруктовые, цветочные ряды. Разнарядка настоящая. А в цирке разнарядка – бумажка, где написано название города: скажем, «Алма-Ата». И мы едем в Казахстан. Если путь далёкий, едем в товарном поезде: папа сам следит за морскими львами. Мне очень нравится такая дорога. Один деревянный вагон вмещает два слона, ослика Пиколлё, ламу, наших собак: африканскую левретку Слоника и мою дворняжку Майку. Они занимают лучшие места, а мы втроём: папа, мама и я устраиваемся на сене в дальнем углу. Мама хитро придумывает дорожную квартирку. Стена из квадратных тюков прессованного сена. В стене даже есть окошечко. На окошечке легкая, шуршащая от крахмала марля. Из чемоданов и фанеры сделан стол. Сено прикрыто попоной и ничем не отличается от тахты, даже сверху висит ночничок – он включается от аккумулятора папиной автомашины «эмки». Весёлая, с дымком, разноголосицей гудков, криками маленьких базарчиков дорога. Топлёное молоко с румяной коркой в кринке, цыплята с ароматом русской печи, редиска, репа, наконец, яичница и кофе, которые мама готовит на спиртовке, необыкновенно вкусны под чечётку колес товарного поезда. Рано-рано, когда в окно, что почти вровень с потолком вагона, врезается первый, ещё неяркий луч солнца, я протягиваю руки, и тотчас из-под марли появляются две дырочки хобота.
– Доброе утро, Лили! – улыбаюсь я хоботу.
– Подъём, Наталья, подъём! – ещё с закрытыми глазами командует папа.
Мы умываемся. Папа смотрит на Мирзу, вздыхает:
– Растёт, ничего не скажешь, растёт слонишка. Видишь, уже спиной крышу подпирает.
– Да, – соглашается мама, – помнится, я где-то видела картинку: мир держится на китах, слонах и ещё ерунда какая-то. Мирза сейчас будто с этой картинки: весь состав на спине держит. Ишь, важная, надутая, даже присмирела. Голубчики, завтракать: Наташе – омлет, папе – кофе с бутербродами, а слонам – восемь буханок хлеба.
– А Пиколлё? – добавляю я.
– За него волноваться нечего. Полюбуйся. – Мама протягивает Лили буханку. Слониха разламывает её, чтобы поделиться с Пиколлё.
– Лиличка, хорошая моя, добрая! – Я в порыве нежности хочу броситься к ней, но папа останавливает меня.
– Не смей ей мешать. Рассердишь, пеняй на себя. Слоны завтракают, а ты лезешь к ним.
– А что она мне сделает?
– Харакири! Так, так и так. – Папа подхватывает меня на руки, зарывает в сено. – Так, и нет человека.
– Неправда! – кричу я и прячусь уЛили за ногой. Папе уже не до меня. Он нервничает; когда же переезд или полустанок со сменой паровоза? Папа спешит к морским львам. Им нужна вода. Ведь переезжают они в клетках, получая в день две-три поливки из шланга. Их выразительные глаза молят о воде.
Полустанок, раскрываются двери. Соскакивает с вагона папа, и вслед на свежий воздух тянутся два хобота, а вслед за ними – ослиная морда.
– Гляди-кась, чисто зоопарк везут, – в изумлении останавливается стрелочник.
Иногда по вагонам случайно проходят люди. Долгий разъезд превращается в короткий спектакль, который папа с гордостью именует: «Цирк на сцене!» А сцены – нет. Есть платформа с реквизитом: на ней и идёт всегда в темпе представление: любимица папы собака-математик, чёрный доберман Нора, два танцора – розовых пеликана, бурый злыдень – медведь Беби и лёгкие пластичные куницы Макс и Мориц. Представление – удовольствие для всех: зрителям – диковинка, папе – работа и радость, что можно хоть немного заполнить утомительные сутки без репетиций, животным – разминка. А мне? Мне – десятки приключенческих историй, что неизменно возникают в любом вагоне необыкновенного состава.
Новые встречи, земля, увиденная такой, как есть, с полями, озерцами, лесами, луговинами, реками. Букет полевых цветов, что я срываю сама у полотна железной дороги. Люблю дорогу! Хочу скорей в дорогу!
– Мам, куда мы поедем, а? На чём поедем? – тереблю я маму.
Мы сидим на лавочке. Цветной бульвар возле цирка.
– Далеко, отсюда не видно.
Мама утомилась отвечать на мои вопросы. Очень долго нет папы.
– Мам, почему цирки всегда рядом с базаром? – не унимаюсь я.
– Не всегда. Только те, которым много-много лет.