Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

в Дворцовом городе, сказал следующее:

— В жилах Сына Неба течет и кровь степняков, табгачей. Недаром они называют его Небесным Каганом. Покорив тюркютов Восточного каганата, император не стал расправляться с ними, но многих переселил в Поднебесную. А когда его генерала из тюркютов ранили, он высосал яд.

— Сам император? — переспросил А Ш-Шарран.

— Так говорят, — отвечал худосочный настоятель с впалыми щеками и кустистыми бровями. — Варвары, как здесь называют степняков, — продолжал он, не уточняя, что в Поднебесной вообще всех не ханьцев считают таковыми, — занимают чиновничьи должности, служат в войсках. И дым и пыль стоит над городом Чанъань. А раньше это был сигнал тревоги: идут к крепости на границе кочевники. Теперь же даже старший сын императора Ли Чэньцянь стал носить двубортные одеяния степняков хуфу, едва достигающие до колен, и шапку хумао из войлока, сапоги и требовал, чтобы подавали барана целиком, и сам резал тесаком тушу и ел. Он и говорил по-тюркютски.

— Что с ним стало? — спросил монах.

— Он вступил в заговор с генералом, заговор раскрылся, старший сын императора был понижен в звании до простолюдина и отправлен в изгнание, где жил под арестом, да и скончался уже. Кто знает, не его ли привычки варварские довели до такого… — Настоятель вздохнул. — И даже женщины щеголяют в уйгурских платьях с узкими рукавами, и талиями, и воротниками, воткнув в волосы шпильки с качающимися подвесками. Да что там говорить! Они даже обряжаются в мужскую одежду, чтобы ездить верхом! И все одержимы варварскими игрищами: скачут на лошадях с загнутыми палками, гоняют туго сплетенный шар. А эти круглые шатры стоят во дворах у многих знатных. И все чанъанцы пожирают горы варварских лепешек хубин и шаобин, лепешки с кунжутом, жаренные в масле и паровые. Но еще хуже лепешки гулоуцзы: старинные башни с бараниной, бобами, маслом и перцем. А простолюдье уплетает рыбьи и лошадиные потроха! И все это под музыку варваров на визгливых дудках и барабанах цзегу да с танцами-прыжками, которые уже перекинулись и на детей.

Лицо настоятеля выражало брезгливость. Но закончил он так:

— Скорее всего, Сын Неба выказал вам особое расположение. А главное, дозволил трудиться над сутрами. Это ли не высочайшее благо?

И Махакайя с ним согласился.

Глава 6

Но что означали слова императора о рисунках его коней? Кто их выполнил? Была ли это шутка? Или здесь какое-то недопонимание? В монастыре о Шаоми ничего не знали. Говорили о живописце, рисующем лошадей для императора. При дворе трудились братья живописцы Янь Лидэ и Янь Либэнь и второй, занимающий должность заместителя начальника ведомства наказаний, как раз и рисовал императорских коней. Он нарисовал также на стене восемнадцать знаменитых ученых мужей, а совсем недавно, тоже на стене, исполнил «Двадцать четыре достойные похвалы чиновника во дворце Линъян», — огромная, по слухам, работа.

Махакайе не терпелось повидаться с Шаоми. Но пока надо было разобраться с книгами, подыскать вместе с настоятелем подходящее хранилище, разложить все, составить списки книг, священных вещей, изваяний и изображений будд и бодисатв. Этим Махакайя и занялся, вернувшись из Дворцового города и выслушав соображения настоятеля.

Книг было великое множество. При взгляде на них глаза разбегались у всех монахов. Это было истинное богатство. Бесценные свитки на пальмовых листьях, на хлопке, на бамбуке.

— И даже на бересте, — сказал Махакайя, показывая берестяную книгу настоятелю.

У того кустистые брови взлетели, и он осторожно взял свитки из бересты, вставленные один в другой.

— Это сутры?

— Нет, — сказал Махакайя. — Это книга иноверца-огнепоклонника.

— Их храмы есть в кварталах Бучжэнфан, Лицюньфан, Пунинфан и еще Цзингунфан, — с неодобрением перечислил настоятель, насупливая брови. — Чтобы надзирать над ними, даже учреждено ведомство Сабаофу. За это время появились и храмы других иноверцев. В квартале Ининфан возвели персидский храм.

— Огнепоклонников? — переспросил Махакайя.

— Нет, сияющей веры.

И Махакайя вспомнил ночевку в горах в доме хозяина, добывавшего серебро и евшего вместе с работниками у огня за одним столом. Значит, сподвижники дождались своего вероучителя и отправились в Поднебесную. А Махакайя шел тогда в другую сторону — в Индию…

И об этом он уже рассказывал на следующий день во дворце императора, куда был вызван утром, — точнее, не во дворце, а в павильоне Линъяньгэ у пруда с соснами и кипарисами. В этом павильоне всюду были вывешены свитки с портретами чиновников, а также другие. Увидев, что монах с жадностью разглядывает эти свитки, император в розовом халате с оторочкой из меха соболя и в шапочке ученого с двумя «крыльями» нахмурился.

— Мы видим, что красочные мертвецы вызывают больше внимания, чем живые Сыны Неба, — сказал он.

Махакайя тут же оторвался от изображений и, склонив голову и сложив руки перед собой, молвил:

— Мне, недостойному, приходилось видеть изображения повсюду, в Западном крае, в Индиях, но могу заверить, живописцы Поднебесной никому не уступят в мастерстве.

— И ты привез изображения?

— Да, Ваше Величество.

Император обернулся к Гуань Пинчжуну и велел завтра же доставить для обозрения эти изображения во дворец.

— А ты знаешь, что и мы ценим книги, — сказал император, поглаживая инкрустированные подлокотники кресла из красного дерева. — И наш художник Янь Либэнь даже это изобразил. Здесь этот свиток?

Гуань Пинчжун ответил, что здесь, и тут же пошел искать в огромных резных ларцах, стоявших у стены. Вскоре он вернулся и, подозвав слуг, приказал им развернуть свиток. Там изображены были монах, сидящий в кресле, перед ним какой-то, судя по всему, ученый, между ними еще один монах, а слева двое слуг, готовящие, вероятно, напиток.

Император с интересом следил за лицом Махакайи.

— Тебе неизвестен этот монах? — спросил он наконец.

— Нет, Ваше Величество.

— Это Баньцай. До нас дошли сведения, что в его монастыре хранится свиток «Стихотворения, сочиненные в Павильоне орхидей». А мы давно мечтали его заполучить и рассылали в разные места своих людей, но те возвращались ни с чем. И мы уже потеряли всякую надежду стать обладателем свидетельства Праздника Весеннего Очищения, когда стихотворцы собираются в павильоне у потоков да и затевают игру в хмельной кубок: к кому кубок с вином подплывает — тот, осушив его, должен вписать свое стихотворение; гости выпили тридцать семь кубков и создали тридцать семь стихотворений-кубков, а начертал те стихи, а также изумительное «Предисловие» своей непревзойденной кистью великий Ван Сичжи[349]. И вот поступило еще сообщение, что свиток у этого Баньцая. И наш чиновник Сяо И был отправлен тоже в странствие за священным для нас свитком, ибо мы боготворим сей род искусства. Письмена даны нам Небом. И в письменах, исполненных трепетной рукой великого мастера, живет небесная сила и мудрость. Сяо И пришел