— И во Флориде тоже, — поддерживает шутку Кирихара. — Карл — друг моего деда, крестный моей матери. Несколько лет назад он встрял в крупную передрягу с Интерполом, и ему пришлось залечь на дно. Все это время он провел, помогая Ричарду — это мой брат — с его делишками. По мелочи в основном. Потом он уехал, около года мы не виделись… А потом раздается звонок среди ночи. — Кирихара поджимает губы. — В общем, у него не было особого выбора. Попав в критическую ситуацию, где надо было действовать быстро, он обратился к тем, кому доверял… Что это?
В одной руке Рид держит вытянутый деревянный ящик, в другой — пыльную бутылку вина.
— Это — деду, а это нам. — Он подмигивает.
Кирихаре остается только покачать головой и идти за Ридом, который целенаправленно сворачивает куда-то к северной стене церкви.
— Кстати, — не оборачиваясь, говорит он. — А у тебя в Америке-то кто-то остался? Спокойная жизнь? Здоровый сон? Самоуважение?
Все это у Кирихары действительно осталось в Америке. То, о чем спрашивает Рид, — нет.
— Почему ты спрашиваешь?
Северной стороной церковь смотрит на берег — с обрыва открывается вид на Яванское море. Солнце, поднимающееся над водой, не гипнотизирует, только слепит: Кирихара щурится и моргает сухими глазами. С тоской думает об очках. Потом о том, что разговор, ради которого он сюда — давайте начистоту — приехал, вот-вот начнется, а у него до сих пор нет готового ответа.
— Ну, думаю, у нас могло бы… — Рид, кажется, подбирает слова, — что-то получиться?
— Что-то получиться? — переспрашивает Кирихара. — Да мы то убить друг друга пытаемся, то… — И он разводит руками.
То. И дело даже не в предательстве.
Желание вмазать Эйдану Риду шло в ногу с желанием безраздельно владеть его вниманием — Кирихара помнил тот ужас пополам с неуправляемым, непрогнозируемым удовольствием оттого, что тот пошел по его следам в цехе. Кирихара ловил себя на том, что паузы между словесными пикировками были наполнены нетерпением в ожидании новых. Кирихара помнил, как, устав от дурацких подкатов, с интересом прислушивался, пытался поймать новые.
— А что, крайне здоровые отношения, как по-моему. — Рид останавливается на самом краю фундамента, возле большого проема в разрушенной стене. Кирихара, помедлив, останавливается рядом с ним. — Слушай, ты водишь? А то я бы выпил.
Кирихара хмурится:
— А разве та старая дама не скормила тебе пол-ящика антибиотиков, прежде чем мы уехали?
Рид ойкает. Он что, совсем придурок?
Хотя действительно. Что это за ерунду он спрашивает.
— Ты просто пытаешься уйти от темы, — Рид обвиняюще тычет в него бутылкой, присаживаясь на остаток каменного постамента.
Удивительно, что именно треп на тему отношений смог его разговорить. Судя по информации, которая кусочками досталась Кирихаре во время перестрелки в «Гнезде», он не был особо моногамен. Хотя, конечно, сама Арктика тоже доверия не внушала. Черт разберет, что у них вообще были за отношения.
— Чего ты от меня хочешь? — Рид принимается открывать бутылку перочинным ножом.
Первое, что делает Кирихара, — это выхватывает бутылку под возмущенный возглас.
Второе — это говорит:
— Чего я хочу от тебя? — Он закатывает глаза и дергает руку в сторону, когда Рид тянется за бутылкой. — И часто ты задаешь людям этот вопрос?
— Ну да, но ответ обычно очевиден и зачастую содержит в себе что-то про насилие, — хмыкает Рид.
— Ты понял, что я имел в виду, — укоряет его Кирихара.
— Да, но и этот ответ обычно тоже очевиден: я ведь красавчик. — Рид складывает нож и замирает, прикидывая что-то в уме. — Ты мне нравишься. Я бы попробовал. Ты этого хочешь?
Они сидят на развалинах старой церкви, пока небо над городом медленно светлеет. Кирихара смотрит на вино — старое, пыльное, французское — в своей руке. Почти романтично.
— Как ты себе это представляешь? Ты меня совсем не знаешь, — наконец вздыхает Кирихара, переводя взгляд на укрытые пеленой черного пепла балки и камни. Чуть поодаль среди развалин лежит обгоревший Иисус. — Двое суток назад ты хотел меня прикончить.
Рид фыркает:
— Выпей. — А потом добавляет: — Я обязательно должен это как-то представлять? Мне нельзя просто быть красавчиком, которому нравится другой красавчик? Тебе просто достаточно тоже быть красавчиком, которому нравится другой красавчик, и все.
Рид пожимает плечом: «и все, вот так все просто», говорят его движения. Кирихара ясно осознает, какой вопрос за всеми этими словами скрыт. Он берет себе паузу, чтобы подумать: обхватывает узкое горлышко ладонью и делает глубокий глоток; и пока длится его личный таймаут, Рид решает продолжать:
— Мне нравится, что ты противный, как таблетка аспирина. — Это что, был комплимент? — И душный. И раздражаешь. Потому что ты, Эллиот, реально жутко раздражаешь.
Кирихара смотрит на него взглядом «ты ничего не перепутал?» и отпивает еще вина. Собственное имя голосом Рида звучит неожиданно ярко и по-настоящему, будто бы Рид вообще впервые с ним разговаривает.
— Ты все время ездишь какой-то херней мне по ушам, и да, это мне тоже нравится. У тебя обалденные мозги и обалденные ноги, — продолжает перечислять Рид, глядя прямо на него, и Кирихара предпочитает делать глотки, просто ожидая, пока это закончится. — Зачастую ты творишь какую-то херню, и как только мне кажется, что я к ней приспособился, ты творишь еще большую херню. — Так, а это уже пошли оскорбления. — Этим мало кто может похвастаться. — А нет, это все еще его комплименты. — И я балдею от этого.
Кирихара ясно понимает, что Рид хочет от него услышать и к чему Рид подводит сам. Это просто, как дважды два, но он не может отделаться от ощущения, что его слова снимут замок с нового, абсолютно дикого ответвления его жизни — и все резко станет по-другому.
Все резко станет иначе, но Рид — как и всегда, видимо, — к переменам готов. Кирихара такой легкостью похвастаться не может. Никакой не может на самом деле, и следующие слова не вылетают из его рта — они ему даются.
Он несколько долгих секунд смотрит на Рида сверху вниз, а потом говорит:
— Я бы хотел… — Ладно, тут уже некому врать. — Ты мне нравишься. Но вот принимать решения, не думая об их последствиях, —