с оттисками ему придется проводить время в этой компании.
Неизбежность, а еще определенность, по сравнению со вчерашним днем, когда он был похож на мечущегося во все стороны щенка, немного примиряют его с действительностью.
Двери дома открываются вновь: епископ острова Ява, Шишидо Эчизен, появляется на террасе. Пока он спускается по лестнице, полы его рясы слегка задевают ступени, а потом он останавливается и говорит:
— Кирихара Эллиот.
Да, это я, говорит в Кирихаре усталая раздражительность. Вы так наблюдательны, епископ.
— Ты потерял оттиски?
Братан, а как он догадался?
— Появился Девантора. Пришлось уходить, — он пытается не оправдываться, — был очень большой перевес сил. Он… он связывался с вами?
— Что здесь за чертовщина происходит? — наконец хмурится серьезный Боргес. — Я правда думал, вы скажете, что его надо пристрелить.
— Пристрелить? — притворно удивляется Эчизен, переводя на него взгляд. — Кого? Человека Гринберга, которого тот прислал нам специально из Штатов?
Глава 18
— И чего вы все так смотрите? — с легкой улыбкой спрашивает епископ. — Он прибыл сюда помочь мне.
— Помочь вам? — усталым тоном переспрашивает Рид. — Помочь вам что? Убить меня?
Они размещаются в небольшой комнате с круглым низким столом и парой мягких кресел: епископ Эчизен, Салим, монахиня Нирмана и Кирихара сидят за столом, в центре которого на нескольких свечах внутри металлической подставки греется стеклянный чайник с улуном; Боргес разваливается в кресле, а Рид и помощник Эчизена, Лестари, остаются стоять. Медленно встающее солнце начинает пробиваться сквозь восточные окна, но в доме еще сохраняются прохлада и робкие сумеречные тени.
Эчизен оказывается не похож на свои фотографии: досье не передает ни обманчиво улыбчивого лица, ни мягкого, как подстилка из листьев на яме с копьями, взгляда. Он намного ниже, чем думал Кирихара, полный, с круглым морщинистым лицом и полностью седыми волосами. В противовес ему Лестари, телохранитель, — высокий и худой, очень смуглый и моложавый, хотя разменял уже пятый десяток. Кирихаре не по себе, но сюрреалистично спокойное чаепитие внушает иллюзорное ощущение безопасности.
На самом деле после всего пережитого обстановка выглядит до смешного обыденно. После всего — это после перестрелок. После пуль, взрывающих бутылки над головой. После удачных и неудачных побегов. После сложных планов и попыток друг друга убить.
Кирихара сдерживает желание истерически рассмеяться и только трет бровь: та болит, а он уже и не помнит, где и как приложился лбом. Или, может, кто-то ему врезал. Может, сам куда-то влетел. Может, это Левша, а может, Рид. Так много всего, слишком много. Он правда не может вспомнить.
— Тебе не стоит примерять все на себя, — дергает бровью Эчизен.
У Рида вырывается возмущенный смешок, он указывает на Кирихару пальцем:
— Не, погодите-ка, окей? Я только вот его примеряю на себя. И пока что вот он выглядит как настоящая попытка от меня избавиться.
Кирихара не выдерживает:
— Мне казалось, мы уже с этим разобрались.
— С чем вы разобрались? — отвлекшийся на телефон Салим возвращается к беседе.
Рид, глядя на Кирихару, отмахивается:
— С тем, что этому юному джентльмену очень стыдно за свое поведение.
— Ребята, я понимаю, что у вас тут одна большая драма, но, может, того. — Боргес машет рукой, привлекая к себе внимание. — Чувак, давай не сейчас. Я пытаюсь понять, что тут происходит.
— Меня интересует, как так получилось? — наконец подает голос Нирмана.
Эчизен, которому в этот момент Лестари наливает чай, ловко перенаправляет вопрос:
— Действительно. Я тоже не понимаю. Почему так получилось? — И смотрит прямо на Кирихару. В этом взгляде — и требование ответа, и, как кажется Кирихаре, сомнение. Если сомнение в его умственных способностях, он не будет возражать. — Почему ты не связался со мной, как только ваша начальница предложила нам объединиться?
Кирихара щурится в ответ:
— У меня не было цели отдать оттиски вам, господин Эчизен. Задача, которую озвучил передо мной Гринберг: вывезти оттиски из Индонезии. Именно ее я и собирался выполнить.
Правда, Гринберг забыл предупредить, что, для того чтобы ее выполнить, нужно учиться не в Академии Секретной службы США, а на фильмах с Джеки Чаном. Не предупреждал он и о том, что придется воевать с Картелем. То, на что Кирихара рассчитывал и с чем сталкивался не раз — обмануть Секретную службу и провернуть пару рокировок у них под носом, — не должно было превратиться в спринт по горящим углям.
Этого он не поясняет, но решает все-таки пояснить другое, раз Эчизен думал, что «связаться с ним» было таким простым делом:
— Меня внедряли в операцию экстренно. — Он скрещивает руки на груди. — Пришлось с риском подделывать приказы, документы, звонки. С того момента, как со мной связался Гринберг, до того, как я сел на самолет в Вашингтоне, прошло меньше суток. Не то время, за которое готовятся такие диверсии, если вы не в курсе.
Видимо, под конец он перебарщивает с ядом: глаза Эчизена опасно сужаются, а улыбка, наоборот, расширяется. Кирихара сглатывает и отводит взгляд — и тут же натыкается на бесстрастно пьющую чай Нирману. Ее взгляд становится, если Кирихару не обманывает зрение, насмешливым. Что-то из серии «забавно будет посмотреть на твою смерть», вот этот тип насмешки.
— Потом я извернулся и смог сообщить ему о ситуации, — тоном попроще продолжает Кирихара, решив, что не будет выводить из себя единственного союзника в этом городе. — Но это было уже после… после событий в Хамайма-Тауэр, — заканчивает он после заминки, но на Рида не смотрит. — Сначала я думал, что с Церковью покончено, а потом — что меня пристрелят быстрее, чем я успею открыть рот.
— Зачем ты вообще сунулся в башню? — задает Салим тот самый вопрос, который Кирихара не хотел бы слышать. — Ты ведь знал, что оттиски — липа.
На этот раз Кирихара не сдерживается — и сталкивается взглядом с Ридом. Рид, видимо, уже успевает отсмеяться свое на этот счет, поэтому теперь только заинтересованно вскидывает брови, будто бы правду знает, но хочет услышать официальную версию лжи для следствия. У Кирихары этой версии нет. Времени отрепетировать вранье было много, но сам этот вопрос вызывал навязчивую чесотку в той области мозга, что была ответственна за постыдные воспоминания.