опасный бандит, рослый здоровенный малый, отличавшийся грубостью и жестокостью, был вынужден признаться, что он разыгрывал роль префекта полиции в грабеже на бульваре Марсо.
Арест этих двух субъектов открыл их участие не только в этом воровстве, но и во многих других. Это они ограбили квартиру известной артистки госпожи Дины Феликс на улице Басс-де-Ренар.
Опять-таки, они же, под видом комиссара полиции и агентов, проникли к госпоже Б. в Рюель, где похитили на 20 000 франков процентных бумаг и драгоценностей. Нам удалось также найти улики, что они были виновниками краж в Сен-Кантене, в Лаоне и пр.
После пресловутой шайки Катюсса это была самая опасная ассоциация бандитов, которую нам удалось накрыть.
Ренара подозревали в принадлежности к партии анархистов, в действительности же он их эксплуатировал и ограничивался лишь сбытом добычи нескольких краж, совершенных анархистами.
Однако в этом направлении от него ничего нельзя было добиться.
— Я был одним из главных посредников при сбыте результатов краж, совершенных анархистами, но я вовсе не желаю быть убитым. Иначе я рассказал бы вам многое! Вы не можете себе представить, — добавлял он с некоторым кокетством, — как это позабавило бы меня, да и вас также! Но я не могу, потому что дорожу своей шкурой…»
Ренар, подобно многим другим, пускался иногда в откровенности со мной.
— Видите ли, господин Горон, — сказал он однажды, — меня погубило сообщничество с другими. Я обработал много других дел, которых вы не знаете и никогда не узнаете, потому что там я был один. На этот раз меня погубило то, что нас было несколько человек. Если бы эти дураки имели ко мне полное доверие, которого я заслуживаю, если бы они поручили мне ликвидировать всю добычу целиком, то при тех связях, которые я имею во всей Европе, я так повел бы дело, что не только не заметили бы огня, но и дыма бы не почуяли! Это они меня подвели. Глупцы, они не поняли важности и значения централизации!
Вообще, этот Ренар был большой комик. Однажды в Мазасе господин Атален и я свели его на очную ставку с тем штаб-офицером, которого, как я уже говорил выше, он сильно эксплуатировал. Когда несчастный пострадавший удалился, Ренар, вероятно воображая, что он все еще разыгрывает роль господина Клемана, обратился к нам и воскликнул:
— Теперь, господа, когда мы в своем кругу…
Положение было до того комично, что господин Атален и я невольно расхохотались.
Процесс, длившийся несколько заседаний, был оригинальной выставкой человеческих пороков, а также наивности большинства тех людей, которых эксплуатируют негодяи.
Ренар добросовестно старался развлекать публику, рассказывая с добродушным юмором о своих похождениях в роли полицейского комиссара. Но весь этот юмор и все благодушие сразу исчезли, когда один полицейский агент, именно Росиньоль, выступил с показанием, что Ренар принадлежал к особой категории омерзительных развратников, которые стараются превратить Париж в современный Содом.
Кстати, одна из отличительных черт негодяев, подверженных этому отвратительному пороку, состоит в том, что они не только не признаются в нем, но предпочитают быть обвиненными во всех самых ужасных преступлениях, лишь бы только не в этой подлости!
Ренар, как и большинство этих милых кавалеров, негодовал, кричал, протестовал против самой очевидности и по временам пропускал без внимания обвинения, которые могли его отправить на пожизненную каторгу, лишь бы оправдаться в обвинениях, затрагивавших его нравственность.
В числе главных обвиняемых фигурировали: Ренар Тажан-Альом, Жальби, (он же Поль-кучер), далее следовали второстепенные обвиняемые и множество сбытчиков.
Между этими последними был один, некто Л., у которого нашли материи, украденные в одном магазине участниками шайки, но насколько мне было известно, он не был замешан в краже у маркиза Панисс-Пасси.
Положение этого человека было довольно оригинально. Бесспорно, это был отъявленный негодяй и профессиональный вор, мы могли проследить его участие в сотне различных воровских проделок. Его несколько раз арестовывали, но за недостатком материальных улик отпускали на свободу. Теперь, быть может, единственный раз, когда он был действительно не виноват. Обстоятельства сложились против него так неблагоприятно, что присяжные признали его виновным и суд приговорил его к шестилетнему тюремному заключению!
Отсюда, однако, не следует, чтобы я задумал причислить Л. к жертвам юридических ошибок.
Кажется самой комичной стороной дела Панисс-Пасси было совершенно своеобразное впечатление, которое оно произвело на парижских привратников.
С тех пор в продолжение нескольких месяцев, когда настоящий комиссар полиции являлся в какой-нибудь дом для обыска, привратник отвечал ему, пожимая плечами:
— Ба! Знаем мы эти штуки! Проходите дальше.
Напрасно оскорбленный магистрат показывал свой трехцветный шарф, недоверчивый страж возражал:
— Так-так, очень хорошо… У Ренара также был шарф…
Спорившие повышали голос, и нередко случалось, что настоящего комиссара тащили в полицейский пост!
Со мной случилась также довольно курьезная история.
Однажды утром я отправился сделать обыск у одного субъекта, который отлично знал меня в лицо, но привратник заупрямился и вздумал преградить мне путь, по всей вероятности принимая меня за одного из последователей Ренара.
Шум нашего спора привлек внимание моего знакомца, он тихонько открыл дверь и узнал меня. Отлично понимая, с какой целью я явился нанести ему визит, он сообразил, что самое лучшее — как можно скорее улизнуть.
В ту минуту, когда я начинал уже выходить из себя и грозил привратнику строгим взысканием, я услышал позади легкий шорох и, обернувшись, увидел моего знакомца, который намеревался исчезнуть.
Не ожидая прихода агентов и конца объяснений, я побежал вслед за беглецом и настиг его в нескольких сотнях метров.
Ренара провозгласили чуть ли не гением, его похождения дали материал для многих романов и водевилей.
Но, в сущности, он не заслуживал такой чести, так как сам ничего не изобрел и был простым плагиатором, подобно Леконту, только он обкрадывал «Жиль Блас»[6].
В одной главе своей Одиссеи герой Лесажа рассказывал, как он, переодевшись альгвазилом и в сопровождении двух товарищей, изображавших секретаря и комиссара инквизиции, ограбил одного богатого купца-еврея, перешедшего в христианство. Но я приведу всю цитату, чтобы восстановить ее в памяти читателя, так как эти строки лучше всяких рассуждений доказывают плагиат Ренара.
«Мы постучались в дверь Самуэля Симона. Он вышел и был изумлен, увидя три таких физиономии, как наши, он еще больше удивился, когда Лямела сказал ему повелительным тоном:
— Мессир Самуэль, приказываю вам именем святой инквизиции, при которой я имею честь состоять комиссаром, дать мне ключ от вашего кабинета, так как я желаю убедиться, насколько справедлив поданный на вас донос.
Купец, пораженный этой речью, отскочил на два шага назад, точно получил удар в