приглашавший меня обедать с сенаторами и депутатами. Я послал Росиньоля навести справки на улице Руже-де-Лиля — и никогда еще я не получал ни о ком более благоприятных отзывов. На этом солнышке не было ни малейшего пятнышка. Привратник был без ума от своего квартиранта и отзывался о нем, как о человеке обеспеченном, добром, честном и щедром, — одним словом, судя по устному рапорту Росиньоля, Атрон был наделен всеми совершенствами и добродетелями.
Однако это нисколько не изменило моего решения, так как, повторяю, меня пугали депутаты и сенаторы. И вот, в день торжественного обеда Росиньолю было дано поручение отправиться к Артону и извиниться за меня, что я не могу воспользоваться его лестным предложением, так как значительная кража совершена в предместье и мне предстоит провести весь вечер в Шавиле, или в Сен-Море, а может быть, даже в Курбевуа.
С тех пор я не встречался с Артоном и увидел его уже в тюрьме Холлоуэй, где я посетил его в качестве сотрудника газеты «Матэн».
Год спустя я был сильно изумлен, получив от судебного следователя, господина Бельтере, предписание разыскать и арестовать банкира с улицы Руже-де-Лиля, некоего Артона, который вздумал сбежать.
Вот тогда-то я порадовался своей предусмотрительности, что не отправился обедать к человеку, которого мне теперь предстояло арестовать.
В то время для всякого мало-мальски следившего за политикой фамилия Артон уже означала «Панама». Но я всегда сторонился политики, вот почему пребывал в блаженном неведении, которое хотел бы сохранить до конца дней.
При обыске на улице Руже-де-Лиля был найден портрет Артона, сделанный карандашом с фотографической карточки, по крайней мере лет десять тому назад. Не считая наружных примет, всегда неясных, неточных и сбивчивых, это был единственный документ, которым агенты могли руководствоваться. Как ни был он плох, его все-таки, — больше для очищения совести, — пересняли в сотнях экземпляров и вместе со списком примет разослали, так сказать, по всему миру.
В продолжение нескольких недель розыски велись очень энергично как во Франции, так и в Англии. Потом, когда выяснилось, что Артона нет в Париже и, по всей вероятности, он не вернется туда, я возложил упование на случай, который уже не раз помогал мне.
Но вот в конце 1892 года разразился колоссальный панамский скандал. Из газет я не мог не узнать, — хотя, признаюсь, понимал не вполне ясно, — какую роль приписывали Артону не только в финансовом мире, но и в политике.
На этот раз, по приказанию префекта полиции, я возобновил поиски с усиленной энергией, хотя отлично знал, что со своей стороны общая полиция, спокон веку соперничающая с префектурой, также разыскивает того человека, которого на суде называли великим подсудимым…
Быть может, если верить тому, что мне приходилось читать впоследствии в газетах, розыски полицейских конкурентов, чтобы не сказать более — соперников, преследовали иную цель, чем мои.
Я поручил Гулье и Судэ искать Артона. Гулье уехал в Лондон, а Судэ следил в Париже за всеми лицами, которых можно было подозревать в сношениях с бежавшим банкиром. Эти первые розыски не привели ни к каким результатам, и однажды господин Лозе сказал мне:
— Мой друг, один агент общей полиции знает Артона в лицо. Он отправляется на поиски, и необходимо дать ему в помощники Судэ.
Первым делом у меня невольно мелькнула мысль, что если хотят послать именно такого человека, который знает беглеца, то кажется, было бы всего проще поручить это мне лично.
Все знали, и я отнюдь не скрывал, что Артон приезжал ко мне в сыскное отделение.
Тем не менее, не имея привычки отказываться от поручений, которые мне давало начальство, а тем более вступать в споры и спрашивать объяснений, а не сделать господину Лозе ни малейшего возражения, я послал моего агента в кабинет префекта полиции, где его должны были представить сыщику Лемуану.
Этот Лемуан, настоящее имя которого, как я узнал впоследствии, было Дюна, отчасти даже прославился, но я увидел его в первый раз во время его процесса, куда я был вызван в качестве свидетеля. Кстати сказать, он был тогда оправдан. При отъезде же Судэ от меня скрыли, не знаю почему, — должно быть, в интересах правосудия, — настоящее имя спутника моего агента. Конечно, читатель поймет, что высшие власти не сочли нужным объяснять мне, при каких обстоятельствах Дюна познакомился с Артоном.
И вот Судэ и его спутник отправились в путь, и мало-помалу мы узнаем различные перипетии их одиссеи, а также до нас доходят вести о беглецах.
Сначала в Яссах они меньше чем на час опоздали настичь Артона. Не был ли он предупрежден тайным другом? Или, может быть, он просто прочел в румынских газетах отчет о заседании парижской палаты депутатов, где господин Рибо довел до всеобщего сведения об отъезде агентов? Как бы то ни было, но только Артон поспешил удрать.
Затем начались их бесконечные странствования по Европе вслед за неуловимым путешественником, который постоянно исчезал то из Гамбурга, то из Нюрнберга за несколько часов до приезда агентов.
Я уверен, что Судэ добросовестно исполнял свой долг и употреблял все старания, чтобы отыскать человека, которого ему было поручено арестовать.
С другой стороны, он всегда утверждал, что Дюна честно помогал ему в поисках.
Тем не менее достоверно и то, что общественное мнение, настроенное несколько на иронический лад, вышучивало постоянные неудачи полицейских, но если и смеялись над этими несчастными, напоминавшими оффенбаховских карабинеров, которые всегда опаздывают, давая понять, что это неудачники… по приказанию. Я не мог встретить ни одного приятеля без того, чтобы тот не сказал мне с улыбкой:
— Ну, старый дружище Горон, когда же вам разрешат арестовать знаменитого панамиста?
Это приводило меня в бешенство, но бороться против общего убеждения было немыслимо.
Кстати сказать, это настроение умов, всячески поддерживаемое газетами, производило очень тяжелое впечатление на личный состав полицейской префектуры.
Все мы, уже после отъезда Судэ, узнали, что Дюна незадолго перед тем имел свидание с Артоном в Венеции. Мы еще не знали всех подробностей и только недоумевали, что означает эта комедия и почему выбрали агента сыскной полиции для сопровождения чиновника, который уже однажды имел возможность арестовать Артона и все-таки оставил без применения приказ, лежавший в его кармане.
Все, знающие хоть немного мой характер, легко поймут, что, быть может, именно эти толки всего более разжигали во мне желание поймать Артона.
— Знаете, патрон, — говорили мне иногда некоторые из моих сыщиков, — может быть, в конце концов, этого неуловимого Артона поймают, но вот увидите, за это не поблагодарят!
В таких