внутренних дел, сыщика Росиньоля и многих других.
Мы нашли еще полные и усовершенствованные принадлежности для взламывания замков и, между прочим, отмычку, изобретенную самим Ренаром. Эксперты, видевшие эту отмычку, единогласно утверждали, что это последнее слово усовершенствований в этой области.
Но самой интересной находкой была записная книжка Ренара, в которой были выписаны имена и адреса лиц, намеченных для ограбления. В числе их, само собой разумеется, фигурировал и маркиз де Панисс-Пасси.
Кстати сказать, эта записная книжка велась с отменной аккуратностью. Около каждого имени были проставлены все замечания, могущие пригодиться ворам: часы, наиболее удобные для их операций, характерные особенности намеченного лица, его возраст, образ жизни, время регулярных отлучек из дому и пр.
Наконец, среди бумаг было найдено курьезное письмо, написанное женским почерком. Кто была таинственная корреспондентка, никогда не удалось узнать, но ее послание кидало своеобразный свет на личность Ренара.
«Должно быть, вы считаете меня очень и очень недалекой, — писала она, — если могли написать такую чушь, будто уехали в Брюссель. И к чему вам понадобилось добавлять, что вы отправили туда же свою меблировку? Сказали бы просто: добычу воровства и ваши инструменты для взламывания замков, — вот это я понимаю.
В следующий раз говорите прямо: „вещественные доказательства“, так как ведь вы знаете, что я их видела. Вы сами мне их показывали, и то, чего вы не высказали сами, Корти пояснил за вас.
Неужели вы можете думать, что я все еще в таком же ослеплении, в каком находилась несколько дней? Скажу вам откровенно, я была слишком недогадлива, но после того, как была так обманута вами, Корти и его возлюбленной, нельзя не прозреть.
Собственно, я могла бы уже знать, с кем имею дело, еще в ноябре 1892 года, когда Корти уехал продавать краденые бумаги в Милан и не постеснялся скомпрометировать там двух знакомых дам, а вы, прочитав об этом в миланской газете „Секоло“, потирали руки от удовольствия, потому что в это время его разыскивали, когда Горон уехал в Лондон, но будьте покойны, я направлю его на верный путь. Поверьте мне, это вовсе не так трудно.
Ваш привратник на улице Лаграм, право, слишком наивен, если принимает вас за рантье. Впрочем, быть может, он имеет свой расчет ничего не замечать, потому что все эти племянники и братцы, приезжающие к вам из Лондона, в сущности, такие же воры, как и вы. Вы — предводитель их шайки и сами хвастаетесь, что уже двадцать лет промышляете этим почтенным ремеслом.
Что касается квартир, то я отлично знаю, что вы не имеете в них недостатка. Вы можете жить близ Булонского леса, где назвались приезжим из Шартра купцом, а своего приятеля Корти выдавали за художника, я знаю также — с какой целью. Вы ухаживали за служанкой баронессы, чтобы снять оттиски замков и при удобном случае ограбить дом, но, к счастью, семейные пертурбации спасли несчастную женщину. Вот почему воздух Булонского леса вам вреден. Вы можете еще жить на улице Сент-Антуан, 151, где возлюбленная Жюля Корти наняла для вас квартиру, за которую уже заплачено вперед. Здесь вы хотели ограбить соседнего ювелира.
И вы еще прикрываетесь маской анархиста! Вы обманываете товарищей и пользуетесь тем, что они не пойдут на вас доносить. Герой!
Кажется, вы грозили мне, что будете действовать энергично. Я знаю, у вас есть различные яды, хлороформ… Но я вас не боюсь…
Вы имели глупость показать мне их. Итак, если все анархисты похожи на вас, то я от души жалею общество будущего.
Вы грабите буржуа, чтобы помещать добытые этим путем деньги в Английский банк и сделаться со временем рантье. Как же вы далеки от Дюваля и Равашоля; те, по крайней мере, действовали из убеждений! Вы — волк в овечьей шкуре, и эта роль вполне вам подходит. Поздравляю, советую продолжать.
Теперь я требую свои вещи, и чтобы все было кончено. Я не хотела бы доносить, это не в моем характере. Однако предупреждаю вас, не доводите меня до крайности, иначе если я начну говорить, то уж выскажу все сполна. Тем хуже для вас: польза — как говорится — „сделать яичницу, не разбив яиц“.
Если у вас не оказалось моих простынь, то пришлите 20 франков, что же касается письма моего мужа, то занесите его и оставьте у привратницы, потому что ничто в мире не может его заменить. Это для меня сувенир, и я им дорожу. Я предпочту отправить вас на двадцать лет в каторгу, чем пожертвовать им.
Предупреждаю, что жалкие слова бесполезны. Я знаю, что после последней кражи в декабре месяце вы еще не истратили 40 000 франков и имеете слитки золота и серебра, а также награбленные драгоценности. Предупреждаю также, что ко мне писать бесполезно. У вас мед на устах и яд в сердце. Вы — точно змея, которая делает вид, что спит, и жалит первого, кто к ней приблизится.
Октавия
Лион, 16 февраля 1893 г.»
Кто была эта Октавия? Мы старались узнать, но безуспешно, а эта таинственная корреспондентка мнимого господина Клемана, по-видимому, вовсе не желала разоблачать своего инкогнито. Ренар, со своей стороны, упрямо отказывался назвать ее. Напрасно мои агенты справлялись по всем адресам, указанным в письме, они нигде не могли добыть о ней никаких сведений. Это осталось единственным невыясненным пунктом в курьезном процессе самозваных магистратов.
Зато нам удалось разыскать все квартиры Ренара, которые он нанимал под вымышленными фамилиями.
На улице Бломе, на одной из своих квартир, он назвался Морелем, на бульваре Ваграм — Барбье, на улице Лефонтен — Бюте, и, наконец, на улице Барульер он нанимал маленькую квартирку под именем Дешан.
Тогда личность Ренара вполне выяснилась. Это был в полном смысле негодяй, к тому же наделенный замечательным умом. Он принадлежал к той категории мошенников, которые эксплуатируют все человеческие слабости.
Ренар имел довольно странную наружность. Это был высокий мужчина крепкого телосложения, на вид лет пятидесяти, с хорошо сохранившимися каштановыми волосами, но лицо его казалось сильно утомленным, а в жиденькой бороде пестрели серебристые нити седины. Вся его физиономия дышала лукавством.
Когда Ренара обличали во лжи, его обыкновенно тихий и мягкий голос вдруг возвышался, потом переходил в нервный резкий смех, звучавший как-то особенно фальшиво.
Этот человек также провел многие годы в тюрьме, но потом он сумел организовать нечто вроде интернациональной ассоциации мошенников, наподобие шайки Катюсса и Менегана. В Лондоне у него был один родственник, занимавшийся специально сбытом краденых процентных бумаг.
Его сообщник Поль Жальби,