сказал:
— Здесь есть два типа (жаргонное выражение), которые не внушают мне доверия. Это полиция! Поступайте, господа, как хотите, а я удираю!
Все англичане, окружившие его, понимали по-французски, некоторые даже говорили на этом языке.
Слово «полиция» произвело комичное и в то же время магическое действие. В одно мгновение все исчезли, в том числе и дама, сопровождавшая мнимого Артона. Второпях она не забыла свой саквояж, зато все позабыли заплатить по счетам за свое угощение.
В конце концов мне пришлось расплачиваться за «негоциантов». Всего комичнее то, что Жироде в тот же вечер встретился с джентльменом, походившим на Арона, и с его спутницей.
Оба немножко пожурили его.
— Вы напрасно так испугались, — говорил он, — это были не полицейские, а простые карманники, которые прельстились нашим саком, и они были совершенно правы, потому что в нем находилось 75 000 франков. Я почти уверен, что тот из них, который поменьше ростом и с рыжими усами, француз. На нем была такая шляпа, каких не видно в Лондоне.
Маленький, с рыжими усами это был я, что же касается шляпы, о которой они говорили, то ее я купил не позже, как в то утро, на Риджент-стрит.
Право, не стоило тратиться!
Так окончилась эта эпопея.
Меня приняли за карманника! Я возвратился в Лондон в самом скверном настроении духа и даже не мог выместить досады на моем английском доносчике, так как он никогда не видел Артона и легко мог быть введен в заблуждение неясными приметами и плохой фотографической карточкой, которую получил от нас.
Впоследствии я узнал, что Артон никогда не занимался перепродажей процентных бумаг, подвергнутых запрещению.
Этот случай наглядно доказывает, что мои агенты и я менее всего руководствовались взглядами правительства на арест Артона. Мы употребляли все усилия, чтобы удачно исполнить свою миссию, и это было для нас как бы вопросом чести.
Однажды, спустя несколько недель после моего возвращения в Париж, префект полиции сказал мне:
— Горон, президент Совета министров желает вас видеть, не забудьте отправиться сегодня на площадь Бово. Он непременно хочет подогреть ваше усердие, если только оно нуждается в подогревании, и попросить сделать еще одну попытку арестовать Артона.
В назначенный час я был в Министерстве внутренних дел в сопровождении секретаря господина Дюкрока.
Господин Рибо, которого до тех пор мне случалось видеть только издали и который не знал меня лично, тотчас по возвращении из палаты пригласил меня в свой кабинет и принял чрезвычайно любезно. Сначала он отозвался с большой похвалой о моем управлении сыскной полицией, потом перешел к занимавшему его вопросу.
— Вы задержали уже стольких преступников, — сказал он, — отчего бы вам не арестовать и Артона?
— Я от души желал бы этого, — признался я, — но, господин министр, не следует думать, что задержать Артона так же просто, как обыкновенного преступника. Потому что, очевидно, Артон располагает значительными средствами к борьбе и у него есть своя тайная полиция.
— Вы человек изобретательный, — возразил господин Рибо, — поищете средство. Я уверен, что вы найдете его.
— Такое средство есть, но оно не практикуется во Франции и обойдется недешево. Нужно назначить крупную премию тому, кто укажет местопребывание Артона и поможет задержать нашего беглеца.
— Что ж, действуйте.
Таковы были последние решающие слова министра. Я обещал ему употребить все старания и был очень рад, что получил разрешение назначить премии. Имея привычку действовать быстро и решительно, я немедленно отправился в Лондон и на следующий день повидался в Сити с теми субъектами, которые имели доступ к банкиру Сальбергу, находившемуся в сношениях с Артоном. Я предложил этим господам премию, на которую имел разрешение.
Англичане очень практичны, прежде всего они потребовали от меня талонов за моей подписью, а так как это ни к чему меня не обязывало, потому что по талонам можно было получить только после ареста разыскиваемого человека, я охотно исполнил их требования.
Я вовсе не намерен приписывать себе чести ареста Артона, тем более что для полицейского нет большой заслуги воспользоваться изменой, тем не менее я достоверно знаю, что Артон был задержан, именно благодаря одному из этих талонов, подписанных мной.
Господин Рибо, дав мне разрешение назначить премии, так сказать, сам задержал «великого подкупателя».
Бывший президент Совета министров поступил бы гораздо лучше, если бы сказал эту истину репортеру, интервьюировавшему его на другой день после ареста барона де Рейнака, а не сваливал бы на меня ответственность за бесплодные поиски в 1893 году.
По крайней мере, он избавил бы меня от необходимости отвечать ему публично ироническим письмом, которое было напечатано в «Матэн». Честь ареста Артона тем более принадлежала ему, что в то время я даже не знал, кто выдал Артона, оказалось, что это один немецкий еврей, бывший служащий в конторе банкира Сальберга, и это он получил первую премию в 15 000 франков, подписанную мной.
Только впоследствии из рассказа самого Артона, когда посетил его в Холлоуэй, я узнал, что этот человек был вдвойне изменником, потому что, условившись со мной выдать своего друга, он в течение двух лет шантажировал его при посредстве моего талона!
Я совершил четыре или пять поездок в Лондон ради Артона, и не моя вина, что мне не удалось его задержать.
Вполне понятно, что известие о назначенных премиях возбудило аппетиты черни в Сити. Для всех этих людей 15 000 франков было целое состояние, и Артон, наверное, даже не подозревал, какое множество добровольных сыщиков принимало участие в его розысках единственно из алчности. Вот почему я еженедельно получал всевозможные указания, которые почти все, при проверке, оказывались ложными.
По одному из таких доносов я и мои сыщики, Гулье и Орион, напрасно прокатились в Ливерпуль. Доносчик подробно сообщал, что Артон, возвращаясь из Канады, сошел с парохода в Ливерпуле.
И вот, мы отправились в большой коммерческий порт Англии и там по целым дням с утра до вечера разъезжали на плохонькой паровой шлюпке в устье реки Мерсей, причем у бедняги Гулье беспрестанно делалась морская болезнь!
В течение целой недели мы старательнейшим образом осматривали все пароходы, приходившие из Канады, и я не оставил без внимания ни одного пассажира. Артона не было в числе их, и мы еще раз возвратились ни с чем.
Признаюсь, нужны были страстная преданность делу и глубокая уверенность в искренности начальников, чтобы продолжать поиски с такой настойчивостью, как продолжал их я.
Я помню, когда в первый раз обратился к корреспонденту Артона, банкиру Сальбергу, пустил в ход все свое красноречие, доказывая, что интерес самого Артона