Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

не переводил. Махакайя еще не уразумел, что к чему, но, похоже, стих задел аргбеда за живое. Да, соображал монах, там речь о Сасанидах, а шаханшах Йездигерд Третий — этой династии. Но что за город Хадр? И кто его разрушил? Неужели арабы?

— И этот стих твой? — спросил марзпан.

— Нет, — ответил араб. Его сочинил Ади Ибн Зайд из племени тамим. Он жил в столице вашей империи Ктесифоне и был советником Парвиза.

— Вот как?.. На чьей же стороне он оказался, когда к стенам города подошли ваши соплеменники?

— Говорят, к этому времени он уже умер. Но не сомневаюсь, что клятва верности царю была для него сильнее голоса крови.

Марзпан задумался. Аргбед начал что-то говорить ему. Марзпан слушал, оглаживая бороду в колечках.

— Да пребудет над нами милость Ахура Мазды! — провозгласил марзпан. — Пусть Митра, которому ты предан, сделает жгучее железо прохладным, как ручей.

И он повернулся к аргбеду. Тот отдал приказ, и двое служителей подошли к арабу, подвели к каменным квадратам и, заставив лечь, вдели его руки в железные кольца и привязали их. Одежду на его груди распахнули.

Из глиняного дома вышел служитель с железным сосудом, зажатым большими клещами. На руках его были толстые белоснежные рукавицы. На голове белая шапка, закрывавшая пол-лица.

Махакайя уставился в землю.

И в этот миг раздался голос Девгона. Махакайя поднял голову. Девгон обращался к датабару. Тот, выслушав, отвечал сначала уверенно, потом как будто против воли, как-то виновато посматривая на аргбеда. Служителю с расплавленным металлом приказали остановиться. Он замер, держа в клещах сосуд, над которым струился жар. Девгон уже что-то говорил марзпану Фарнарчу Чийусу. Потом заговорил датабар Гушнаспич.

— Что они говорят? — спросил Махакайя у Пуньятара.

Толмач отвечал, что… раз араб приверженец истинной веры, то… тогда… к нему в полной мере должен быть применим… закон варах. Аргбед возражал, но Девгон настаивал, что это дело о клятве, а не о договоре. А коли так… то… тогда и должно быть испытание другое.

— Другое? — переспросил Махакайя.

Толмач замолчал, слушая. Марзпан вскинул руку, прерывая спор Девгона и аргбеда. Фарнарч Чийус о чем-то прямо спросил датабара Гушнаспича. Тот ответил. Толмач не успел перевести этот ответ, как заговорил марзпан, и Пуньятара перевел уже его речь:

— Да пребудет над нами благость Ахура Мазды! Ты, араб, проявил мужество и не отступил от бога правды Митры и Аши-Вахишти. И наша милость безгранична! Твое испытание будет другим.

И он жестом велел удалиться служителю с клещами и сосудом.

И тут Махакайя вспомнил вторую строку гатхи Хуэй-юаня: «И, силу обретя, обрушить горы».

Но, похоже, пылинкой были не стихи этих странных арабов, а… что же?

Мужество Адарака.

Глава 56

Но еще было неясно, чем все закончится. Марзпан велел заменить испытание расплавленным железом на другое — водой. Девгон утверждал, что таков закон, огнем испытуется нарушитель договора, водой — нарушитель клятвы. И датабар, судья, подтвердил это.

И все переместились за стены города, на берег реки. Весть о предстоящем действе быстро разлетелась, и к реке стекался народ. Здесь были женщины в легких разноцветных накидках поверх простых одеяний, дети, босоногие и в обувке, ремесленники с жилистыми коричневыми руками, крестьяне, степенные мужи в шапках и тюрбанах, хлопковых и холщовых штанах и рубахах, некоторые в плащах. Из монастыря вышли монахи.

Марзпан восседал на украшенной колеснице, запряженной двумя вороными конями. Аргбед — верхом.

Когда все было приготовлено, Девгон, стоя у воды, пропел молитву, и не на языке «Авесты», а на понятном всему народу языке, и толмач переводил, как мог.

Я буду почитать воду — Арэдви Суру Анахиту,

с широкими бродами, целебную,

противодэвовскую, учения Ахуры,

почитаемую в плотском мире,

восхваляемую в плотском мире,

посевы растящую, праведную,

стада растящую, праведную,

живые творения растящую, праведную,

счастье растящую, праведную,

страну растящую, праведную.

Которая очищает семя всех, кто мужеского пола,

которая очищает чрево всем, кто женского пола, для рождения;

которая всем, кто женского пола, дает благие роды,

которая всем, кто женского пола,

приносит урочное молоко[330].

Это было восхваление вод. Девгон пел его над струями реки.

И он пролил в воду молоко.

Затем прочел молитву Апам-Напату, Сыну вод, но тут толмач совсем сбился, закашлялся, и, пока искал воды, молитва. закончилась. И стало тихо. Смолкли разговоры в толпе. К воде подводили араба. Его волосы и борода упрямо золотились в солнце. Вели его четверо служителей в белых одеяниях и белых шапках. Вскоре к ним присоединился и пятый. Все они вошли в реку. Река обмелела и едва достигала колен. Они остановились и оглянулись на берег. Аргбед подал знак, и на берег вышли лучник и бегун. Оба тоже были в белых рубахах и штанах и в белых шапках.

Махакайя вдруг обратил внимание на холм с монастырем. Хотя было далеко, но ему показалось, что среди монахов появились еще двое: белоголовый старик и сутулый, пригибающийся Готам Крсна.

И стало еще тише, так тихо, что все услышали журчание воды вокруг ног стоящих в реке людей. И Махакайя увидел вместо араба стайку изумрудно-синих-оранжевых птичек или даже стрекоз. Или — рыбок. Да! Полупрозрачные рыбки были его дхармами числом семьдесят два. И сейчас их хотели отпустить на волю. Что их держало вместе? Трудный вопрос. Может, имя — Адарак. Но это и не имя, а прозвище — Рыжий. Это признак имени. На самом деле араба звали А Ш-Шарран. Странное имя. Словно шелест и хруст песка под ногами верблюда. И сейчас от этого звука ничего не останется. Кем и когда вновь соберутся рыбки стайкой? Куда их вынесет река? Их соберет новое имя. Где тогда будет сам Махакайя? И все монахи этого монастыря?

Махакайя много думал о смерти. Ему хотелось бы уйти по-другому, так, как уходили многие монахи. Как, например, Ши Тань-хуэй, совершенно здоровый старик семидесяти трех лет, который после полуденной трапезы сообщил сангхе монастыря Шанминсы в Цзинчжоу о своей кончине; и сразу после еды он лег в своей келье на правый бок и скончался. То же и Ши Дао-ли, превосходный толкователь сутр и сочинений Лао-цзы и Чжуан-цзы, способный по семь дней находиться в позе созерцания — дхьяна: побывав на собрании Кумарадживы, он прочитал проповедь, потом молился несколько дней и умер, будучи совершенно здоров. Ши Тань-цзе, правда, заболел в семьдесят лет, но, сказав, что желает возродиться на Небе Тушита, он тут же радостно просиял