Антоний и Клеопатра, – пережив трагедию и разочарование, в ожидании развязки растрачивала последние дни и силы на пиры и удовольствия в Александрии. Со дня на день войска Октавиана должны были появиться в городе.
– Моя жизнь с тобой – непрерывный праздник! – Антоний, хмельной и разгоряченный, подняв высоко стеклянный бокал с вином, выкрикнул: – За мою жену, несравненную Клеопатру!
– Дорогой, давай сбежим в Индию! – Она еще пыталась как-то вразумить мужа, предлагая варианты спасения вдвоем, но уже обдумывала план соблазнения Октавиана.
– Лучше не предпринимать ничего! – Антоний, пошатываясь, прошелся по помпезному, сияющему золотом залу и, встав напротив статуи Плутона, бога подземного царства и смерти, произнес: – Мы создадим союз смертников и поклянемся умереть вместе. И в этот союз должны вступить все. Канидий, слышишь?!
Пир отчаяния собрал всех друзей. Канидий, который целую неделю вел упорные бои с войсками Октавиана, все же бросил деморализованную армию и прибыл в Александрию. Понимая, что конец близок, он промолчал. Злобный взгляд Клеопатры упал на его несчастное лицо, читая мысли и будущие поступки.
Играли авлос и лира. Царица, смерив испытующим взором Антония, стала под музыку двигаться вокруг него.
– Во всем виноват царь Армении Артавазд, – как бы невзначай проронила блудница. – Он так и не раскрыл тайну Свитка. О, если бы эта вещь была в твоих руках! Ты исправил бы ситуацию, вновь получил бы власть и влияние.
– Ничего не выйдет! Испробовали все средства. Он молчит. Не боится смерти! Его пытают, а он говорит: «Зачем бояться? Когда мы есть – смерти еще нет, когда наступает смерть – нас уже нет».
Состроив неодобрительную гримасу, поджав губы, Клеопатра внутренне закипела злобой. Вновь стали они двигаться под музыку.
Канидий незаметно вышел из зала. Синяя мгла расстилалась над Египтом, роковая ночь обволакивала как липкое покрывало из зноя и звезд. Войдя в здание тюрьмы, он сказал дежурному офицеру:
– Я должен доставить царя Армении на допрос к Антонию.
К нему привели Артавазда.
– Пошли! – Взяв за цепь, Канидий повел царя по еле освещенной луной дорожке ко дворцу.
На полпути остановился, достал ключ и, открыв замки кандалов, сказал:
– Я виноват перед тобой. Участвуя в безумствах Антония и Клеопатры, стал слепцом и выродком, возомнив себя спасителем Рима.
Артавазд, осунувшийся и покрытый кровоподтеками, едва держался на ногах и смотрел в пустоту. Его голос прозвучал слабо:
– Заблуждающийся разум рано или поздно приоткрывает истину.
Канидий, видя, что Артавазд умирает, укорял себя:
– Заносчивость привела меня к краху… Надоели капризы подлой парочки. Ты свободен. За воротами сада ждет повозка. В гавани – корабль.
Прихрамывая, царь побрел по дорожке, понимая, что судьбой все предопределено заранее. Звезды недобро светили на черном небе, призрачным мерцанием призывая не сопротивляться велению богов. Печальная луна, хранительница тайн бытия, холодным мертвенным светом озаряла египетскую землю, над которой разлилась тишина: ни пения птиц, ни треска цикад. Артавазда била дрожь, охватила волна апатии, кольнуло предчувствие беды.
Ворота оказались незапертыми. На дороге у каменной ограды стояла запряженная повозка, возница помог царю взобраться и устроиться среди корзин. Они тронулись в путь. Артавазд поднял глаза к небу. Предвечная звезда Сириус ослепительно ярко сияла на ночном небе. Коридор к богам открыт…
Уже слышался шум моря, возникли очертания ожидающего корабля, когда сзади донесся топот копыт: всадники на конях, с факелами в руках, настигали повозку, и один из них бросился наперерез. Артавазд узнал Антония. Повозка остановилась; взбешенный консул закричал:
– Царь, тебе не уйти!!
Начальник тюрьмы и солдат стащили Артавазда с повозки и поставили на колени перед Антонием.
– Ты сломал мне жизнь! – кричал тот. – Если бы открыл тайну, все сложилось бы иначе! Я мог бы получить власть над природой и людьми, встать вровень с богами, но ты низвел меня до ада, не оставив даже проблеска надежды спастись.
Царь поднял голову и равнодушно посмотрел в глаза мерзавца:
– Запас твоих желаний неистощим, но, на что-то надеясь, не забывай о своих черных делах.
Консул безумным взглядом смотрел на пленника и, понимая, что надежда неумолимо тает, встал перед ним на колени, хватаясь за последнюю соломинку, захрипел:
– Мы с тобой, Артавазд, будем править миром, разрушим старый, изживший себя миропорядок, установим гегемонию двух великих стран. Ты будешь диктовать свою волю на Востоке, я – на Западе. Без нас с тобой тьма опустится на Землю!
– Земля без тебя станет чище. Отправляйся в ад, глупец! – Лицо Артавазда стало волевым, упрямый взгляд пылал, весь вид говорил о восторге и ликовании. Консул испустил звериный рык. Вскочив на ноги, в сильнейшем душевном потрясении, одержимый манией, он угрожающе обнажил меч и, ошеломленный ясной мыслью, что проиграл, занес клинок над головой царя.
Перед глазами Артавазда пролетела вся жизнь, в которой было место и восхищению, и любви, и ненависти. Чувствуя себя уже вне пространства и времени, он опустил голову и закрыл глаза. Антоний в неистовом исступлении рубанул мечом…
Утром матросы собрали доски от прогнивших лодок, соорудили на берегу моря погребальный костер и предали огню тело царя.
Антоний в отчаянии от безысходности уединился в своем Тимониуме. Никто не имел права нарушать его покой. Не принимал пищи, никого не хотел видеть, сидел в кресле и смотрел на статую Венеры, богини любви и красоты. Все, что осталось, – это любовь к Клеопатре. Любовь теплилась в сердце, согревая тоскующую душу. Внимание привлек драконий перстень на пальце. Камень переливался от серебристо-серого цвета до фиолетово-синего. Сняв с пальца талисман, символ своей значимости, внимательно рассмотрел. На внутренней стороне кольца увидел надпись: «Слава и забвение: всему свой срок». Скривив губы, в полном безразличии снова надел перстень на палец.
Раздался звук шагов; Антоний даже не повернул головы. В зале появился телохранитель царицы:
– Консул, это Аполлодор. Я принес плохую весть. Клеопатра умерла.
Антоний резко обернулся:
– Что?
– Она заперлась в гробнице и приняла яд.
Утратив последнюю иллюзию реальности – любовь к Клеопатре, химеру, за которую еще цеплялся в своей безрадостной жизни, – Антоний окончательно впал в уныние:
– Оставь меня…
Аполлодор ушел, а полководец погрузился в тяжелые мысли: «Смысл жизни утрачен, тоска одолела беспросветная. Во всем виноват сам, и дальнейшее существование бессмысленно. Пощады все равно не будет. Остается одно: искупить поражение и погибнуть смертью римлянина, побежденного римлянином».
Бросив взгляд в окно, увидел причаливающие к берегу корабли Октавиана. Снова кривая улыбка исказила лицо. Перстень почернел, безнадежность охватила целиком, отчаяние раздирало. Никаких слез, никаких эмоций, никакой жалости!
Он взял меч и, обнажив его, всадил себе в живот, закричав: «Нестерпимая боль!!».
В зал неслышно вошли служанки. Перевязав умирающего Антония, отнесли его в гробницу и положили на деревянное позолоченное ложе в виде льва. Он стонал, но, как только появилась Клеопатра, приказавшая Аполлодору сказать мужу, что умерла, впился в нее глазами, не издав ни звука. Она была в одеянии Хатхор, богини красоты, любви,