веселья и танцев, – в облегающем красном платье-калазирисе, с воротником из золота, сердолика и бирюзы, в короне «рога и солнечный диск», выглядела печальной и задумчивой. Положив Антонию на грудь золотого скарабея (жука, символизирующего воскрешение), произнесла:
– Моя скорбь безутешна, моя печаль безмолвна, мое несчастье непоправимо. Перенесу ли это горе? – И слезы выступили у нее на глазах.
Сев на край ложа, поцеловала Антония в губы и, заглянув в глубокие карие глаза мужа, вдруг осознала, что теряет не только любимого человека, защитника и сподвижника, но и несбывшиеся надежды. Впереди – неизвестность, мрак, возможно, забвение. Уткнувшись ему в грудь, разрыдалась.
Антоний умер, и когда в зал вошли легионеры Октавиана, царица схватила кинжал, выражая готовность к смерти, но ее обезоружили. Встала, прошлась, гордо подняла голову; в заплаканных глазах возник хищный блеск, лицо приобрело выражение решимости. Ее герой умер, теперь Клеопатру интересовал новый победитель. Она, отгоняя навязчивые мысли и страхи, ждала его в роскошной погребальной камере, расписанной сценами мумификации с Анубисом, стоя среди двух мраморных саркофагов, золотых сосудов и шкатулок. Все было приготовлено для счастливой загробной жизни фараона и его жены.
На пальце Антония в свете масляных ламп поблескивал массивный золотой перстень с камнем цвета тлеющих огоньков костра. Тот самый, что ранее принадлежал Цезарю и который принес ее любимым мужчинам гибель. Царица сняла перстень с пальца мужа и высоко подняла к свету: камень вдруг засветился необычайно алым светом. Знак свыше? На внутренней стороне кольца увидела надпись: «Слава и забвение: всему свой срок». Цвет камня медленно менялся на черный. Словно боясь обжечься, бросила перстень, и он отлетел к саркофагу, ее саркофагу. Прислонившись спиной к стене, ощущая сложность и невыносимость момента, прикрыла веки, чтобы убрать с глаз долой адский предмет, и думала, как выкрутиться из создавшегося положения.
Вошла служанка Лиана:
– Государыня, перед входом стоит римлянин в пурпурном плаще. Окружение выказывает ему почтение.
– Октавиан! – Дыхание Клеопатры стало учащенным. – Что ж, час настал! Лиана, тот перстень, что на полу у саркофага… Возьми его! – Служанка подняла перстень, и он засветился в ее руках цветом тлеющих огоньков. – Выйдешь в море на моем корабле, будешь плыть три дня, затем бросишь армянский перстень в воду и вернешься. Поняла?
– Да, государыня!
– Вот знак капитану… – И она, вытащив из прически золотую заколку с жемчужиной, протянула служанке. – Он исполнит все в точности, как скажешь.
Лиана удалилась, а Клеопатра, приняв маску неотразимости, стала ждать.
Вошли Октавиан и офицеры. Она стояла у ложа, на котором было распластано тело Антония, печальная и подавленная. Статный и красивый Октавиан сразу пришелся ей по сердцу. Умные светлые глаза, темные волосы с золотым отливом, волевое лицо, военная выправка – образец мужского совершенства.
– Царица, я Октавиан! Не заблуждайся насчет самостоятельности Египта. Истина в том, что на обломках твоего заблуждения я построю новый оплот могущества.
Стараясь показать внутреннее беспокойство и напряженность, она произнесла:
– Я в неведении… Заблуждение мне говорит: «Радуйся новому!», а разум предупреждает: «Тебя ждут перемены!».
– Доля истины в твоих словах, царица, есть… – Октавиан подошел ближе, взглянул на окровавленное тело Антония: – Он был моим соратником и соперником, но осталось загадкой, какое предназначение уготовили ему боги.
Клеопатра прекрасно владела искусством обольщения: сеанс соблазнения, который должен привести Октавиана к правильному поведению, начался. Окинув его многозначительным взглядом, произнесла:
– Убежденный в непогрешимости, должен сознавать, какие руины после себя оставит.
Октавиан поднял на нее удивленный взгляд: «Умна, не ищет оправданий, не скрывает своей грусти, но и не упивается горем; открыта и не стремится мне понравиться».
– О прошлом жалеть не буду, – как бы читая мысли консула, сказала она. – В моей жизни нет места сомнениям и разочарованию.
Клеопатра пристально смотрела на него, немного сузив глаза и слегка приоткрыв губы. Ее голова чуть наклонилась в сторону, и чувственный вид прелестницы манил Октавиана. Он тоже склонил голову в сторону, и царица угадала: интерес пробудился; мужчина стал поглаживать подбородок, и это был момент принятия решения.
«Привыкла, чтобы мир крутился вокруг нее… Однако открытая шея привлекательна, а губы сладостны и чувственны. Легкая улыбка явно говорит об интересе ко мне. Нежна, услужлива, готова к жертве… Божественна!». Он часто заморгал, и царица решила, что консул заинтересовался ею.
Любимец женщин Октавиан, хитрый и расчетливый правитель, предупрежденный друзьями о колдовском даре Клеопатры, заранее все просчитав (и даже надев на палец кольцо с большим рубином – талисманом из Индии, защищающим от сил тьмы), вдруг склонил голову вниз. Царица перестала улыбаться. Склонить при беседе голову вниз —неблагоприятное предзнаменование. Когда же консул отклонил голову назад, поняла, что проиграла. Чары никакого действия не возымели. Теперь, не питая иллюзий относительно своего будущего, сообразила: идти ей в кандалах по Риму за золотой колесницей Октавиана.
– Смерть подвластна мне, – тихо сказала Клеопатра. – Я скорее уморю себя голодом, чем буду молить о пощаде.
Душевные страдания этой женщины не тронули консула:
– Ты будешь жить, иначе казню твоих детей! – Собираясь уходить, он напутствовал: – Царица, ты прекрасна! Живи и помни: «Красота притворна, счастье призрачно».
Оставшись одна, приуныла: «Оправдания поражению нет, остались только пути для отступления: первый – унижаться перед победителем, второй – умереть».
– Ирада! – позвала она и, как только вошла служанка, приказала: – Дай знак Аполлодору принести смоквы89.
У входа в гробницу дежурила охрана. Пришел крестьянин с небольшой корзиной со смоквами. Для царицы. Офицер посмотрел: ничего необычного. Корзину забрала Ирада. Клеопатра с прислужницами Ирадой и Хармион заперлась в усыпальнице. Трагическая развязка была близка. Царица возлегла на ложе «небесная корова», служанки ее раздели, Ирада положила на шелковистую грудь царицы Египта черную, очень ядовитую змейку аспид, которая была спрятана Аполлодором под смоквами, и прижала рукой голову рептилии. Змея извивалась, пытаясь вырваться, шипела. Ирада отпустила руку, и разозленный аспид мгновенно напал, укусив грудь Клеопатры.
Змея уползла, а прислужницы, затаив дыхание, широко открытыми глазами следили за агонией земной богини. Яд медленно разливался по ее органам: сначала царица ощутила жжение, потом онемение, вскоре боль стала распространяться по всему телу, и дыхание замедлилось. «Делать на этом свете больше нечего, – возникла мысль в ее голове. – Все готово для встречи с Осирисом, богом, который победил смерть и обрел вечную жизнь. Я – богиня Исида, идеал женственности, гений колдовства и магии, воссоединюсь со своим кумиром Осирисом. Он примет образ Антония, и мы будем вместе навсегда».
Осирис и Исида – главный миф египетской религии. Клеопатра заранее все спланировала в строгом соответствии с этой легендой. Однажды (возможно, через много тысяч лет) два саркофага будут найдены, и, когда их откроют, две мумии оживут и явят миру совершенных существ, которые заставят человечество ужаснуться и раскаяться; но потом, когда мир будет покорен, Антоний и Клеопатра,