ускорение требует поднять уровень всей работы, всех категорий руководителей и исполнителей — от министра до рабочего. Посредственность нетерпима, она уже стала тормозом, остановившим движение, снять который можно только одним средством — оценкой человека его делом. Не деловыми качествами, как общепринято говорить, а именно делом, конечным результатом деятельности. Деловые качества, как категория субъективная, легко поддаются имитации: деловым работником можно изобразить себя посредством «отчетной бумаги», дело же — хлеб, машина, постройка — вещь объективная, оно измеряется физическими единицами, его нельзя подделать. Посредственность как природная данность неистребима, она была, есть и будет, но весь вопрос в границах ее распространения: как плесень без солнца захватывает стены, так и посредственность в условиях имитации поражает общественный организм.
Посредственность, когда она многочисленна да к тому же облечена распорядительной властью, действует на духовную сферу по законам моды: высмеивает устаревшее, отворачивается от истинно прекрасного и останавливает выбор на том, что «покрасивше», утверждая таким образом свой неразвитый вкус. Появилось новое словечко — к и ч, переводимое с немецкого как «халтура», «безвкусица», «псевдокультура». Эта подделка распространяется и утверждается как норма активной посредственностью.
Я мог бы подробно, с «картинками» описать действие этой сплоченной стены «неразвитости» в нашем, борковском, примере, но ограничусь скупым перечислением. Суть примера читателю, надеюсь, ясна из предыдущих заметок, она — в попытке придать культурной жизни села более высокий уровень с помощью литературы и искусства. За три года, несмотря на всяческие препоны, удалось открыть картинную галерею, изостудию, литературный музей писателей-фронтовиков, уникальную библиотеку военной книги, музыкальные классы. Так вот штришки неприятия: главбух — «Картины на баланс ставить не буду, чего навязались с этой галереей на нашу голову, наше дело — продукцию производить!»; экономист — «На музей ни копейки не расходовать!»; председатель рабочкома — «Галереи и музеи не наша забота, у нас проблема — выгребные ямы, канализация нужна!». Тон, как видим, задан, соответственно ему прорабы, завхозы, бригадиры действуют тихой сапой: директор распорядится, а они — материал не выпишут, рабочего не пришлют, ничем не помогут. Единственное спасение — поддержка райкома и обкома партии, толкнут оттуда — на шаг сдвинемся, потом неприятие опять смыкается, как болотная тина, не пускает на чистую воду.
Точно в таком же положении находятся художник А. Большаков и учитель А. Сизов, создающие картинную галерею и музей в селе Вяз, — неимоверными усилиями преодолевают сопротивление бездеятельности, непонимания и того же к и ч а, который завладел и деревней.
Между тем желание деревни создавать у себя «новые» учреждения культуры нарастает, то и дело слышишь: там открыли музыкальную школу, там — музей, там — лекторий по истории искусства, изостудию, фольклорный хор, оркестр народных инструментов… Небезынтересно обратить внимание именно на это сочетание: картинная галерея и фольклорный хор. Сама жизнь рождает соединение народных традиций и высокого профессионального искусства, ибо они неразрывны, одно без другого не может существовать, ушло одно — не придет и другое, но коль приспело думать о «духовности», они неизбежно явятся вместе.
Сложен и нескор процесс возрождения и обновления духовной жизни села, но он начался, идет, и попридержать его уже нельзя, хотя желающих этого немало: кто по неразумению, кто по лености, а кто и по «теории неготовности». В процессе опыта я столкнулся со многими разновидностями сопротивления, из коих «неразвитый вкус» — это цветочки, а ягодки — непоколебимые, как железобетон, финансисты; уподобившиеся античным статуям, холодные и высокомерные обитатели Олимпа; шумные, громкоголосые «организаторы» с административным восторгом — да мало ли «ягодок» на безветренных, тепленьких полянах!..
Независимо от «платформы», они единодушны в одном аргументе: повторение деревней городских учреждений культуры — галерей, музеев, салонов и прочее — есть профанация. Выставляя нас маниловыми, они иронизируют: «Каждой деревне Третьяковку?» Иные не прочь и поиздеваться: «Уберите сначала грязь на улице, не то попретесь к «Незнакомке» в резиновых бахилах!» Что и говорить, аргумент такой, от которого не отмахнешься: профанация — смерть искусству. Если речь только о галереях, можно бы и возразить: помилуйте, да ведь вас, художников, поболее двадцати тысяч только членов Союза да два раза по столько «неосоюзенных», где вы-то выставляетесь? Антресоли в мастерских, квартиры и кладовки забиты холстами! А склады Худфонда, министерств культуры? Завалы! Их периодически разгребают и… списав, предают огню. Может, поделитесь, а? Может, позволите тем, кого не берут в Третьяковку, выставляться в сельских галереях? Далеко-онько, братцы, удалились вы от народа! Ну да ладно. Поразмыслим над вашим аргументом серьезно.
Есть одна, на мой взгляд, особенность, в корне отличающая музей столичный и музей сельский: первый — п о с е щ а ю т, там рассматривают, набираются информации, а второй… Для чего же устраивают второй? Похоже, для той же цели, что и первый. За три последних года перевидел я их добрую сотню — и тоже: посети, посмотри, вспомни, повздыхай и ступай себе. Вот это-то «повздыхай»… Простите, кажется, приехали гости, придется отложить перо…
18 декабря 1985 года
Вчера: в Борках — областной семинар культработников. Наши показали все, чем богаты, — программа была на целый день. Но я не о семинаре — только о двух гостях…
Приехал Николай Федорович Кузнецов, председатель «Красной Поляны», одного из лучших колхозов в округе, — посмотреть, что такое мы тут делаем, и посоветоваться насчет… музея. В колхозе собираются устроить свой музей. Я спрашиваю:
— Для кого?
— Странный вопрос, для людей, конечно.
— Цель-то какую ставите?
— Память. Чтоб не беспамятными росли.
— Значит, в первую очередь — на школьников, на молодежь…
А я не сказал, что Николай Федорович по образованию учитель, до избрания председателем колхоза был директором средней школы. Недавно в другом соседнем селе еще один директор школы возглавил колхоз. Деталь, на мой взгляд, любопытная: на руководящих постах учитель сменяет инженера. У последнего дело почему-то не идет, зовут педагога. Может, причина — в «человечности» профессии, в негласном признании факта: умение управлять машинами еще не говорит об умении управлять людьми? Что касается первой должности на селе — председателя, директора, это, несомненно, так.
— Нынче у сельской молодежи память рода несколько, э-э… укороченная, не далее отца-матери. Что было с дедами-прадедами, не знают. Теперь живут в отделе от стариков, так что передать ребятишкам, что было в их роду давным-давно, некому. Музей в какой-то мере возмещает потерю.
— Согласен. Цель — благородная и архиполезная. Но подумаем о стариках…
Тут я вспоминаю один случай. Было это на Волге, в селе под Калязином. Зашли мы с приятелем в церковь — пяток старушек молятся. Священник молодой, лет тридцати, не более, старательный. Просим позволения задать несколько вопросов. Он говорит: «Пожалуйста, но подождите четверть часа, я должен сходить к больному, ему пищу принимать пора…» Наш спутник, колхозный бригадир, говорит: «Видите, как поставлено. Желание страждущего — закон. А я бы на его месте от любого отмахнулся, коль надо «представителей» встретить. В моем