трущоб Йоханнесбурга чувствовали себя более обеспеченными по сравнению со своими родственниками в деревне. Крайняя бедность встречалась реже среди работоспособных рабочих-отходников в городе, чем (как сегодня в Китае) в их семьях, оставшихся жить в деревнях, в тех сельских регионах, куда продовольственную помощь было трудно доставить даже в 1920‑х годах. И все же поддержка семейных связей с деревней была определенным преимуществом. В растущих городах Африки самыми бедными из бедных оказывались те, кто в кризисные времена не имел возможности вернуться в деревню. Мало что говорит в пользу того, что в таких крупных частях мира, как Африка и Китай, жизнь «бедного» населения заметно улучшилась в ходе XIX века.
Бедность укрепилась в первую очередь в городах, где можно было наблюдать весь спектр распределения доходов: от нищих до сверхбогатых фабрикантов, банкиров или крупных землевладельцев. Кроме того, инструменты только развивающихся социальных исследований позволяли измерить размеры достатка и уровень жизни исключительно в городском пространстве. В английских городах переломный момент наступил в 1860‑х годах. Постепенно нижние слои общества стали лучше питаться, а доля крайне стесненных жилищных условий, когда в одной комнате проживают статистически больше двух взрослых, начала снижаться. Частично это стало результатом оттока семей рабочих в пригороды. Однако даже в этой, одной из самых богатых стран мира положение городских низов в целом не улучшилось. Количество работоспособных мужчин в британских работных домах является четким индикатором масштаба крайней городской бедности. Эти цифры практически не снизились в период между 1860 годом и Первой мировой войной. Столь же мало изменилось количество бездомных горожан (vagrants)[847].
Дать количественную оценку бедности XIX века в мировом масштабе невозможно. Только в редких случаях мы можем сравнить ее размеры и виды на примерах Европы и других цивилизаций. Даже в отношении крайне бедных городских жителей сложно сделать обоснованное заключение. Минимальные данные есть лишь по тем случаям, когда людям, стоявшим на нижних ступенях лестницы доходов, выплачивалась заработная плата и это было задокументировано. На этом основании, к примеру, установлено, что уровень реальных заработных плат неквалифицированных строительных рабочих в Стамбуле, мусульманской столице на европейской земле, в период между 1500 и 1850 годами следовал общей тенденции, характерной для крупных городов севернее Средиземного моря. При этом он был лишь немногим ниже и начал падать только во второй половине XIX века. Согласно другим сравнительным вычислениям, реальные заработные платы рабочих в Стамбуле и Каире, если измерять их в эквиваленте стоимости пшеницы в расчете на день, к концу столетия превышали заработные платы рабочих в Лейпциге и Вене и были значительно выше заработков в Южной Индии и дельте реки Янцзы в Китае[848]. Было бы совершенно неверно исходить из предположения о принципиальном превосходстве Европы над Азией. При сравнении следует уделять внимание отдельным факторам, таким как регион, форма трудовой деятельности, социальный статус или половая принадлежность. К концу XVIII века уровень жизни неквалифицированных рабочих-мужчин в Лондоне или Амстердаме был значительно выше, чем в крупных городах Китая. Уже существовавший разрыв значительно увеличился в ходе XIX века. Однако если сравнить уровень жизни в развитых регионах Китая с южными и восточными частями Европы, которые не затронула индустриализация, контраст не будет таким сильным[849].
Нищенство и благотворительность
К концу XIX века в Германии и некоторых других странах Европы постепенно сформировалось государство всеобщего благосостояния. Не следует, однако, упускать из виду, что во многих частях мира XIX век был также эпохой зарождавшихся или развивающихся благотворительных усилий, нацеленных на заботу о бедных. Можно привести много европейских примеров, когда административная или государственная помощь нуждающимся и частная благотворительность шли рука об руку. Соотношение сил и мотивов было при этом разным. В царской России, например, не существовало системы помощи бедным, которую можно было бы сравнить с правовыми инструментами английских Законов о бедных до их отмены в 1834 году[850]. Не очень значительная по объему частная благотворительность класса крупных землевладельцев и государственных служащих в России обуславливалась отчасти стремлением подражать западноевропейским моделям социальной ответственности[851]. Примеры филантропии, резко отличающиеся от европейских форм, можно обнаружить прежде всего в мусульманском мире. В Египте продолжала существовать старая традиция щедрых подаяний неимущим. По законам ислама проявлять щедрость следовало не публично, напоказ, а незаметно для посторонних глаз. Раздача милостыни была моральным долгом. Зачастую его практическое исполнение возлагалось на благотворительные фонды. Эти особенности мусульманской практики приводили к появлению рассказов европейцев о сказочно богатых нищих. Однако в XIX веке и египетское государство стало брать на себя обязательства по помощи бедным. Различия между Западной Европой и Северной Америкой, с одной стороны, и мусульманским миром, с другой, не следует преувеличивать. Ни здесь, ни там развитие государства всеобщего благосостояния не шло по прямой линии. Семейные и общинные формы поддержки продолжали существовать наряду с новыми и государственными институтами помощи. То, что государству в Египте борьба с городским нищенством в целом, по сравнению с Европой, не удалась, было отчасти связано и с большей терпимостью общества по отношению к этому явлению (как это было и в дореволюционной России). Правда, ситуация в Египте во многих отношениях отличалась от Северной Европы. Во-первых, более низкий уровень экономического развития ограничивал финансовые возможности государственного призрения бедных. Во-вторых, египетские приюты для бедных были местом временного проживания и никогда не принимали форму работных домов английского типа. В-третьих, забота о бедных стала отчасти колониальным проектом благодаря деятельности миссионеров, а потом – в результате немногочисленных инициатив колониально зависимого государства после британской оккупации 1882 года. Все позднейшие местные программы помощи неимущим были нацелены на то, чтобы противопоставить этим колониальным практикам национальные альтернативы. В-четвертых, нищие всегда присутствовали в публичном пространстве, они продолжали говорить о своих потребностях в отличие, например, от низших слоев городов Англии, где начиная с 1860‑х годов быть получателем благотворительной помощи и тем более просить милостыню считалось унизительным и постыдным[852].
Отсутствие нищенства представляет собой исключительную редкость в истории, и, вероятно, до XX века мест, где вообще не было бы нищих, практически не существовало. Для XIX столетия нищенство оставалось нормальным общественным явлением жизни. Люди, просящие милостыню, всегда служили верным индикатором бедности или наличия крайней нужды в обществе. В то же время попрошайничество представляло собой форму специфической паразитирующей экономики, часто очень сложно организованной, а в Китае даже оформленной в профессиональные корпорации. В определенных пределах государство терпело существование мира нищих, или, по меткому выражению Викторианской эпохи, «нижнего мира» (underworld). Во всяком случае, в XIX веке и в Европе не исчез социальный тип отверженных –