Рутенберг и Рахель поднялись на борт корабля. Теперь Свобода провожала их в обратный путь, словно освещая его факелом, горящим в её руке.
— Два года, два трудных, но прекрасных года, — сказала Рахель, с грустью смотря в сторону Манхеттена.
— Они не были потрачены зря. Были неудачи и разочарования, но были и успехи, — произнёс Рутенберг. — Идущий вперёд всегда сталкивается с препятствиями.
Он не мог представить, что через несколько лет он опять приплывёт в Америку, но уже не ради русской революции, а для сбора средств на строительство гидроэлектростанции на реке Иордан в Эрец-Исраэль.
Корабль вышел из залива в океан и через час берега Америки растаяли в дымке горизонта.
Глава IV. Опять в России
Савинков и Пальчинский
Петроград встретил их ласковым солнцем и прохладными ветрами с Финского залива. С вокзала они сразу отправились искать квартиру на съём, что оказалось не столь уж простым делом в многолюдном городе. Договорились с хозяином доходного дома в прилегающем к центру районе. Уже на пути в Россию они понимали, что надо будет платить за квартиру и питание. В Петрограде этот вопрос встал со всей очевидностью с первого дня.
— Мне нужно найти работу, Пинхас, — заявила Рахель.
— Подожди несколько дней, — в раздумье произнёс он. — Хочу понять, что происходит в городе, встретиться с друзьями. Я слышал, здесь Савинков. Хорошо бы с ним поговорить и посоветоваться.
— Ты думаешь, ему будет до тебя?
— Надеюсь, я с ним всё время поддерживал отношения. В период революции всегда требуются рядом верные люди.
Он слышал от знакомого в Финляндии, что Савинков назначен комиссаром Временного правительства на фронтах. Следовательно, искать его нужно в военном министерстве. Он отправился в город. На центральных улицах было много людей в военной форме, присутствие которых он связывал с близостью фронта и прошедшими недавно кровавыми июльскими событиями, о которых рассказывали все газеты Европы. Рутенберг обратился к вооружённому револьвером милиционеру и тот, вначале подозрительно посмотрев на него, назвал адрес министерства. Как он и полагал, оно находилось на Дворцовой площади в здании Генерального штаба. Пинхас решил пройтись и энергичной походкой двинулся в путь. На входе его сразу огорошили новостью: Савинков — управляющий министерства и товарищ военного министра. Рутенберг прошёл по широкому коридору и открыл дверь канцелярии. Сидящий за столом у окна офицер взглянул на него, выслушал и поднял трубку телефона.
— К Вам пришёл некто Рутенберг. Он желает говорить с Вами.
Пинхас услышал громкий голос в трубке. Лицо офицера засветилось ответной улыбкой.
— Борис Викторович просит Вас войти.
Савинков поднялся навстречу и, подойдя вплотную к нему, обнял за плечи. Рутенберг сразу заметил, что его друг полысел, но в френче военного образца выглядел молодцевато.
— Не ожидал увидеть тебя здесь, — произнёс тот. — Многие наши вернулись после революции. И я их понимаю.
— Я тоже, — заверил Рутенберг. — Они хотят довести до конца дело, которому посвятили свои жизни, завершить революцию. Я иногда думаю, что, если бы не предательство Азефа, нам удалось бы многое.
— Ты помнишь, как я защищал его, как не мог поверить тому, что он провокатор? — спросил Савинков. — Ведь сколько удачных акций разработано и организовано им. Но, если бы охранка не сотрудничала с ним, она бы нашла кого-нибудь другого. И я пришёл к выводу, что наш террор всё равно не достиг бы своей цели. Ну, убей мы царя, на его место стал бы другой из семьи Романовых. Общество всё равно ещё не было беременно революцией. Приблизить её время мы всё равно бы не смогли.
— Царский режим расшатала и разрушила война, — сказал Пинхас. — И здесь оказались умные и решительные люди, которые использовали создавшуюся ситуацию.
— Верно. Керенский, Родзянко, Гучков, Милюков, — стал называть фамилии Савинков. — Они связаны с Россией и никогда не изменяли ей. Но что делаешь тут ты? Ты так увлечён сионизмом, что был готов из-за него рассориться со мной. Обвинил меня в аресте, когда ты второй раз оказался в Англии.
— Не будем ворошить прошлое. Тогда были другие причины, Борис. Я проходил серьёзную психологическую ломку. Стал сознавать себя евреем, исторгал из своей души космополита. А ты меня не понимал. В Англии же произошло недоразумение. Скотленд-ярд решил, что я приехал делать у них революцию. Ты в твоём письме подал им такую идею. Слава богу, мне удалось вырваться.
— А что сейчас? Ты вернулся делать революцию дальше? Тебе уже не нужен твой народ?
— Я здесь не изменяю своему народу. Временное правительство провозгласило свободу и равенство всем гражданам и национальностям России. Значит и евреям. Я приехал, чтобы «чёрная сотня» не отняла их у моего народа.
— И как ты собираешься это делать? — спросил Савинков, возвращаясь к большому письменному столу.
— Я приехал, чтобы служить новой России. Вчера мы с Рахель сняли небольшую квартиру. Денег едва ли хватит до конца месяца. Хотелось бы устроиться на работу. Что ты мне посоветуешь?
— На ловца и зверь бежит, Пинхас. Пальчинский как раз ищет ответственного сотрудника в свой аппарат. Он мой помощник по гражданским делам.
— С Петром Иоакимовичем я, Борис, очень хорошо знаком. Лет десять назад он в Генуе явился ко мне в контору с предложением перевести Италию на донецкий уголь. Он горный инженер и очень талантливый человек.
— Прекрасно — сказал Савинков. —