прежняя энергия и настроение. Он стал меньше раздражаться и переживать за то, что раньше его волновало. Они вскоре поняли, что в нём пробудился спавший до поры революционер, вдохновлённый новыми неожиданно появившимися возможностями.
В начале марта ему позвонил Житловский.
— Пинхас, приезжай к нам в исполком часам к двум. Хотим послать телеграмму в Петербург.
— Я всё понял. Обязательно приеду.
В помещении Исполнительного комитета Американского еврейского конгресса уже находилось множество людей. Рутенберг знал всех. Собрать вместе людей, политические взгляды которых столь разительно отличались, могло только такое великое событие, как революция в России. Хаим, увидев Пинхаса, позвал его, и он вошёл в комнату председателя исполкома.
— Мы тут составили текст телеграммы, — объявил Житловский. — Я его сейчас зачитаю. Вы послушайте.
— Я бы добавил, какое впечатление революция произвела на американцев, и как изменилось отношение их к России, — предложил Рутенберг после чтения телеграммы.
Поправка вызвала одобрение, и текст был скорректирован.
— Итак, окончательный вариант таков:
«Группой социалистов, представляющих различные оттенки русского революционного движения, было решено поздравить Совет рабочих и солдатских депутатов с величайшей победой свободы над старым режимом. Мы присоединяемся к дальновидной позиции Совета, поддерживающего Временное правительство, остающееся бескомпромиссно преданным социалистическим принципам. Русская революция произвела неописуемое впечатление на американцев. В радикально настроенных массах она пробудила еще дремлющие силы. Значительная часть населения, в прошлом враждебно настроенная к русским, вдруг стала горячими друзьями и восторженными доброжелателями народившейся российской демократии».
— Ставьте свои подписи, товарищи, — закончил Житловский.
Рутенберг подписался вместе с ним, как эсер.
Теперь уже под текстом стояли подписи представителей всех еврейских социалистических организаций:
«Социал-демократы — д-р С. Ингерман, Д. Рубинов; социал-революционеры — д-р X. Житловский, П. Рутенберг, д-р Павел С. Каплан; бундовцы — Тимоти Копельсон, д-р Матвей Гуревич; Еврейская социалистическая федерация — Макс Гольдфарб, Б. С. Владек; еврейская ежедневная газета „Форвертс“ — Аб. Каган; социалисты-территориалисты — Давидович; Поалей-Цион — д-р Н. Сыркин».
2
Он продолжал выражать своё мнение о положении в руководстве конгресса. И, как и прежде, писал об этом в своих статьях.
«Несколько дней назад мы, русские евреи, стали свободными гражданами свободной России, — написал он в первые дни после известия о Февральской революции. — Нам незачем в дальнейшем чувствовать себя униженными перед теми из наших „братьев“, которые смотрели на нас высокомерно, кичились своим „гражданством“, как кичатся новоявленные богачи своими тугими кошельками.
Благодаря русской революции мы освободились от страшного кошмара нашей жизни, от невыносимого положения евреев России. Сейчас нам надо идти дальше. Мы должны соответствовать великому времени, в которое мы живем. Я верю в русскую революцию, в прокламированную свободу для всех народов России, и в том числе для нас, евреев. Но я не верю, что исторически укоренившееся отношение к нам, евреям, как к народу может измениться посредством революционного декрета.
Наша история знает периоды и страны, где евреи жили очень хорошо, а затем плохо. Вот такой мы специфический анормальный народ, потому что мы живем в специфических анормальных условиях, и до сих пор с нами может произойти все что угодно.
Самые маленькие народы получают в России национальную политическую и территориальную свободу, признание и самостоятельность. Мы тоже должны получить национальное признание в странах галута и нашу национальную, политическую самостоятельность в нашей собственной стране, в Эрец-Исраэль. Только так могут быть организованы наша внутренняя еврейская жизнь и отношение к нам других народов».
В конце июня Временное правительство направило в Америку делегацию. Её целью было укрепление дружественных связей между странами. Она была принята на государственном уровне в Карнеги-холле. С приветственной речью выступил бывший президент Теодор Рузвельт, а с ответным словом — глава российской делегации Бахметьев, вскоре назначенный послом. На следующий день состоялся организованный лейбористами массовый митинг в Мэдисон-сквер-гарден, на который пригласили и Рутенберга. Когда он взволнованный вышел на трибуну, по рядам прошла незримая волна одобрения. Все хорошо знали, что он всегда говорит откровенно и правдиво. Рутенберг выступил как представитель партии эсеров. Сионистские взгляды он разделял лишь в той степени, в которой они отвечали его мечте о всемирной революции и всеобщем освобождении еврейского народа. Он и не стеснялся этого, с первых дней марта открыто заявляя о поддержке русской революции, и не скрывал желания быть в России, где рушился прежний режим и строился новый мировой порядок.
Ему не удалось поднять американских эмигрантов-евреев сражаться за освобождение Палестины. Разочарование вызывали и неудачные попытки создать Американский еврейский конгресс — слишком большим соблазном для евреев была Америка. Но Рутенберг всё же не считал эти два года бесполезными. Он видел, что множество простых евреев поддерживает его. Да и немало влиятельных соплеменников сознавали его правоту.
К этому времени был готов и его всеобъемлющий план ирригации Эрец-Исраэль. Его ещё не занимал вопрос, где он будет жить после войны, но он уже думал о благоустройстве страны, ради которой потрачены несколько лет и почти все заработанные им деньги. Ему было ясно, что без орошения пустынных степей и осушения болот у поселенцев нет будущего. Работа над этим большим проектом отвлекала его от разочарований и неудач, связанных с Еврейским конгрессом.
Теперь он хотел отправиться на родину, чтобы воспользоваться благоприятной ситуацией, рождением демократической республики, для распространения и углубления свободы и равенства, как в самой России, так и за её пределами. В этом и состояла на самом деле его мечта социалиста и революционера.
Рутенберг не мог сразу вернуться в Россию. Разыскиваемый российской полицией, как участник незаконной казни Гапона, он подлежал аресту