Читать интересную книгу "Третий Лад - Родион Создателев"

class="p1"> — Лисица, ползи ближе, — махнула рукой вожаку Бельцева.

Подчинённый Матвея Калганова просеменил коленями вплотную к владычице Севера.

— Митрополита покликать? — вопросила Ясина Владимировна. — Покаешься в грехах перед Великим Новгородом?

Калгановские холопы сникли, самый молодой из них, парнишка с русыми вихрями, припал головой к плечу соседа и зарыдал.

— Был бы грех у меня... перед Великим Новгородом — покаялся бы, — ответил подьячий Крамской, сглотнув слюну.

— Али нету греха за тобой перед землёй новгородской? — сдвинула брови суровая княжна.

— Как друзья мы явились. Гостинец передать — только и всего.

— Упаси, Господи... от таких друзей-товарищей, — молвила Ясина Бельцева. — Что ж, Феофан Савельевич, перечислю подряд ваши вина: пришли крысиным сонмищем с каверзой от Матвея Калганова — первое. Купить новгородцев наворованным золотом Федьки Косого желаете — другая вина. Разнюхали у нас обстановку — третий грех. Как вас живыми оставлять после этого, а, подьячий Крамской?

— Меня, так и быть, казните... Я воеводой пришёл. А этих смердов безмозглых... отпусти восвояси. Ни пса они тут не разведали. Будто без них не ведают в Стольном Граде, что ты тут полки сколачиваешь для защиты своей вольности.

— Молодец, подьячий, силён духом, бродяжка, — улыбнулась Ясина Бельцева. — А всё же... ползи ты коленками обратно к своим товарищам.

Крамской вернулся к калгановским мужикам. Княгиня взмахнула рукой, будто на танец звала дружочка. Из-за спин новгородских бойцов вышел музыкант с деревянной сопелью. Он прислонил инструмент ко рту и до ушей пленников донеслась забавная мелодия, не соответствующая грядущему событию. Музыкант словно дразнил удручённых пленников: свежий воздух, солнышко ласково греет людей лучами, жить на земле расчудесно и радостно, птицы щебечут, слышите? Заводь речки синеет, трава-мурава зеленеет, цикады стрекочут-трещат, глаза с Божьего Мира ликуют. А вы чего помирать вздумали, глупые?

Не наша воля! Не моя! Господь Всевеликий!

Мелодия заиграла... тревожными нотками. Музыкант будто сменил настроение: поделом вам, подлые нюхачи, слуги татарских выползней, холопы Мамоны никчёмные. Сдохните, как собаки... кто добрым словом вас помянёт? Хандрыги вы шалопутные, вымески чернокровные...

Часть 3. Глава 12. Не готов ещё

— Отпускаем вас на все четыре стороны. Покуда биться будем за вольность — не суйтесь к нам более. Другой раз — живыми не выпустим, ясно сказала?

Феофан Крамской кивнул головой в ответ.

— Как смута закончится... приезжайте в Новгородскую Республику гостями, милости просим.

Подьячий сглотнул ком, подступивший к горлу и вдруг разрыдался. Справедливость восторжествовала. Сильным человеком жить нелегко, но можно.

Кому до дома ходить, а бабе чадо родить...

Милый княже совсем забыл про возлюбленную. Который день, как он не являлся в деревушку... Лукерья Звонкая впала в горестное уныние, не только кручинясь по жаркому телу и сильным крылам сокола. Бабёнка намедни скумекала окончательно: в её животе зарождалась жизнь...

Ближе к вечеру младая крестьянка вошла в покосившуюся избушку на отшибе дальнего глухого селения. У стены крутила веретено лукавая бабка. Недобрая хозяйка дома даже глаз не подняла...

— Здравствуй, бабушка. Я в гости... примешь?

— Ждала гостыньку... проходи. Чего желашь?

Лукерья Звонкая жидкими ногами добралась до веретена, припала на колени, сорвала косынку, и жалостно молвила:

— Чародейка любезная... помоги плод из нутра... вытравить.

Грешница-ду́рка обхватила ладонями щёки, светло-зелёные глаза увлажнились. Ведунья оставила в покое веретено.

— Ну-ка, присядь. Он туда, на табурет у стола.

Лукерья исполнила наказ. Колдунья приковыляла к гузыне и левой ладонью стала водить круги по её животу... Потом она замерла, плотнее прижав руку к чреву пригожей урюпы.

— Срок аще махонький. Почто плод потравить желаешь, горемыка? Сильничал кто? Барин, небось?

— Не по себе я, — залопотала Лукерья, — шапку примерила.

Чародейка вдруг вцепилась пальцами в голову плаксы, взъерошив светло-пшеничные пряди волос красавицы. Молодая баба вздрогнула от неожиданности, дыхание перехватило от колдовства колкой бабуси. На язык колкой… и на пальцы.

— От любимого человека дитя сгубить вздумала, беспутная дура?

— Я не нужна ему боле. Наигрался... и позабыл разлюбезную. Я есмь — не ровня ему...

Чародейка оставила в покое голову молодки. Ей всё стало ясно. Тут нужна была строгость, напор. Окатить ду́рку резкими словами, как водой студёной из кадки.

— Напридумывала всё! Башку себе забила сказками и развела тут... мокрую катавасию. Глуподырка лохнявая!

— Ба-бабулечка... ты чего лаишься?

— Вон пошла, безсоромная ло́ха! — рявкнула басалайка.

Лукерья в страхе поднялась с табурета и стала пятится к выходу.

— Шевелись, белебеня! Мысли дурные оставь и живи себе, — орала престарелая колотовка, — порхай по свету белому бабочкой!

Страдалица пеше подрапала до земель Милосельских: через луга и перелески, сквозь кусты, тропками, мимоходом извилистых трактов... В голове копошились поганые мысли, в глазах зрели слёзы. Горемычница частенько размазывала солёную водицу рукавом сарафана по бледным щекам. К полуночи вышла к знакомому озерцу. Та самая деревушка, где она проживала последний год, находилась совсем недалече... Бедолага присела Алёнушкой на бережку, сняла лапти, размотала онучи. Ступни, притомленные тяжким переходом, погрузила в тёплую воду...

За ладной бабочкой из кустов наблюдали две пары глаз.

— Идём, Андрюшка. В ночное пришли, а не на деву тут любоваться, — зашептал первый холоп, зрелый годами дядька.

— Погоди, дядь Ефрем. Я дождуся. Чую: разоблачится сичас Лушка и в воду нырнёт искупаться.

— Охота тебе, Андрейка, на хозяйскую полюбовницу любоваться. Прознает Никита Васильевич, за рёбры подвесит на Опричном дворе.

— Зело красивая деваха! Я ить... полюбоваться токмо жалаю, а не сильничать её собираюсь.

Эх, младость шалопутная! Крестьянин Ефрем улёгся на траву. Ухарь Андрейка замер в кустах соглядатаем. Лукерья Звонкая накрыла белой косынкой лапти, встала с землицы и всколыхнула правой ступнёй гладь воды. Вдалеке закричали чайки пронзительными голосами.

— Вот оно! Зачинается, — зашептал молодой буслай.

Светло-пшеничные пряди рассыпались валами по хребту. Лукерья пальцами от груди до ножек провела по золотисто-ореховому сарафану. Вот, де, какая я ладная бабонька... Красавица пошла в сторону зарослей камыша, задрав подол, погрузив ноги в воду выше ладыг, и забурилась в камышовые дебри.

Андрейка обеспокоился:

— Э, милаха! А разоблачаться? В сарафане станешь купаться?

— Чегой ты