Читать интересную книгу "Третий Лад - Родион Создателев"

не случилось войны. Весной стрелецкое войско вернулось по домам...

Спровадив днём боевых товарищев, к вечеру стремянные сотники встретились с князьями Милосельскими. Разговор прошёл... скомкано. Василий Юрьевич во время беседы от волнения забыл передать мешок-калиту служилым и, получив от Никифора Колодина уверения в защите, так и потопал к выходу с калитой в деснице. Никита Васильевич нагнал отца, вырвал у него мешочек из рук и под хохот стрельцов, водрузил его на стол.

Когда князья удалились, сотник Рубцов запалил свечи, и служилые принялись держать совет.

— Четыре тысячи золотыми червонцами взяли, — молвил Никифор Колодин, накрыв пятернёй мешок-калиту.

— Василий, сквалыга, видали, — хохотнул чернобородый Жохов. — Малахольным прикинулся, гостинчик забыл передать.

По хозяйственному помещению рассыпались смешки.

— Вроде как — приняли денежку — приняли обязательство перед князьями, — озадачился сотник Силантьев, тревожа пальцами длинный клин бороды.

— Еще какую глупость срыгнёшь, Андрон? В ножки запамятовали лисиной паре покланяться — огорчение? — усмехнулся вожак Колодин. — Ровно по четыре сотни на брата — своё забрали, князья не обеднеют.

Стрелецкие глотки загундели в одобрении на речь вожака.

— Чего далее? — спросил Силантьев.

— Ждём весточки от Данилыча, — подмигнул товарищам Никифор Колодин. — Следующие гости — татарская свора. Карманы шире держим, братва. Татарва — пожирнее будут телята. Вины много за Фёдором, ещё более должны отвалить нам.

На встрече с сотниками Никита Васильевич помалкивал, памятуя о наказе Митрополита, языком более чесал родитель. “Сказанное слово — серебряное, не сказанное — золотое...”

На другой день князья Милосельские прибыли к Митрополиту.

— Не по нраву пришёлся мне разговор, Святейший, — докладывал глава Опричнины. — Стрелецкое отродье — завсегда себе на уме племя. Вроде и сговорились, а на душе камень лежит.

— То, что меж вами вражда — государству прок. Древний закон князя — дели власть и царствуй! Запомни сие, самодержец грядущий, — поучал Митрополит Всероссийский. — А по кравчему... есть ли известия от ярыжек, Василий Юрьевич?

— Так и засел в берлоге покуда... Данилович, — ответил главный сыскарь Руси.

— Ко мне в гости просится Михаил Романовский, — молвил глава Опричнины. — Не иначе — про Новгород говорить желает.

— Посиди, послушай первого вельможу, — покивал светло-серым клобуком Всероссийский Митрополит, — головой покачай в согласии. От прямых ответов на прямые вопросы — змеёй ускользни. Понял наказ?

Младой княже погонял кинжал по ножнам, а потом ответил:

— Непременно, Святейший.

— Ну и ходи с Богом, Никита Васильевич. А мы ещё с отцом твоим покалякаем.

— Бывайте.

Глава Опричнины вышел из кельи. Владыка прислушался — шаги молодого князя стихли... Грядущий Государь имел обыкновение громко топать сапогами — его ход ни с кем не спутаешь.

— Вот чего, Василий Юрьевич. Сын твой от девки той не отступится — верное дело. Характером в деда — кремень.

— Воронёнок противный. Чего делать, Святейший? Срам какой для боярина — возлюбленная-простолюдинка! Жену измучил, кат окаянный. Ещё в монастырь её отошлёт, как на Трон сядет.

— Погодим ещё малость времени, да и спровадим подлую ведьму в гости к дьяку Паленому... да ярыге Амосову. Храни, Господи, души их... в царствии вечном! — перекрестился двумя перстами владыка.

— Взъерепенится зело... отец святой. Сам молвишь: Никита в деда характером. А когда батюшка в гневе бывал: ложись ничком и не смей поднять голову, вдарит!

— Пустые заботы, поплачет и смирится.

Василий Юрьевич крякнул, в сомнении покачав головой.

— Мой дьячок с утра на Грачёвке был, пошнырял по рядам. Слушки пошли гулять по ушам посадским — доброе дело, — молвил владыка.

— Мои языки — ребята бойкие. Есть один... в зипуне синем. Ох и ловкая бестия, языком справно стелет, чисто зимою дерунья.

— Награди его коли так. Дело важное зреет. Водица в похлёбке... вскипать зачинает.

— Ещё закавыка, Святейший. К завтрему Собрание собирают. Как пить дать: новгородский вопрос поднимут и взгреют нас за безделие.

— Верно глаголишь, отец Милосельский. А знаешь ли, княже, что самое скверное станется? — Митрополит стрельнул по глазам боярина диамантовыми искрами. — Вельможи правы будут безоговорочно. А вам с сыном... ваньку придётся валять, дурачками прикинуться.

Василий Юрьевич крякнул в досаде и почесал черную бороду. А владыка подумал: “У тебя славно такое выходит, отец Милосельский. Не самое тяжёлое будет задание…”

Кому дурачка праздновать, а кому... нелегко это делать.

У изголовья широкой койки в личных покоях Царской Палаты встал постельничий Поклонский. Он влажным рушником протёр бледный лик Государя и разогнул хребет.

— Игорёшка, услал ты гонца до Якова, как велел я тебе? — строгим голосом просипел самодержец.

— Великий Царь, забот много. До кухни мотаюсь. То взвару забрать, — пошёл вилять постельничий, — то другие дела. Яков Данилович твой хворает, а десница его, Новожилов Алёшка, с бумагами вчерась чего напортачил. Куркин костерил его, а я заступился за парня. Потому как: толковый малый, зелёный ищо, натаскается.

— Замолкни... кукушка брехливая! Живо гонца шли до Яшки, слышь ты, посте-е-льчий!

— Не гневись, Государь! Выполню, нет меня тут!

Игорь Андреевич, как старый побитый волк, засеменил ножками к выходу из палаты.

Яков Данилович — званый гость, кесарь заждался его. А незваный гость на Руси — хуже предка Матвея Калганова...

Крымчане уже несколько столетий терзали набегами Русь. Нукеры и прочие татарские злыдни крепили к сёдлам большие корзины, куда они помещали светловолосых мальчиков и девочек — весьма ходовой товар на невольничьих рынках. Иной раз столько их было, голубоглазых, что перекупщики поражались: а остались ещё на Руси люди или подчистую агаряне славянский народец выкосили? Вдвойне досадно, когда тебя не бесермены в сию корзину швыряют, а сородичи-соплеменники. Втройне горько, когда ты с добрыми намерениями явился к людям, хоть и гостем незваным, а они тебе верёвку мылят... соплеменники-северяне.

На Ярославском подворье стояла шеренга новгородских бойцов. Рядом с ними находилась княгиня Ясина Бельцева, чуть в стороне от неё расположились бояре: Соколов, Пламенев, Островский. Ещё один отряд новгородских воителей привёл к ногам княгини десяток калгановских холопов и подьячего Феофана Крамского. Пленников усадили на колени. Миловать — так миловать. Казнить — так казнить.