Читать интересную книгу Сочинения в двух томах. Том второй - Петр Северов

Маленький белый домик, окруженный садом, был аккуратен и чист; ровные аллейки желтели, посыпанные гравием, ветки яблони покачивались у самого крыльца.

Игнат хорошо помнил эту минуту. Он поднялся по свежевымытым ступеням и позвонил. Оказывается, в этот ранний час в домике уже не спали. Ему открыли сразу же… Ему открыла она.

Вот и сейчас, пока шлюпка шла к берегу, он вспоминал негаданную, чудесную эту встречу с прежним удивлением и почти с прежней радостью.

Как все это произошло? Камбала ожила, затрепыхалась на его спине. Он наклонился, чтобы не упустить ее на землю. Наверное, был он порядочно смешон, похожий на фокусника, балансирующего с живой, невиданной рыбой на спине.

Девушка воскликнула:

— Шаповалов! — толкнула дверь и стремительно ступила вперед, в пятнистый свет, льющийся сквозь листья ветки. — Как?! Да что это у вас?.. Как вы здесь очутились?

— Не знаю… — пробормотал Игнат. — Сам не понимаю. Стой, анафема, не брыкайся. Вы не пугайтесь — это я на рыбу… Куда мне это чудище деть?

Она провела его в дом, и он освободился наконец от своего беспокойного груза.

— Кажется, я не ошибся? Садовая, восемнадцать? Значит, точно… Это вам.

— Кто вас прислал сюда? Разве теплоход уже прибыл?

Он смотрел на нее, не понимая вопроса. Он думал совсем о другом — она ли это? Да, это была она. Какой теплоход?.. Да, вон что! Она ведь не знает… А сколько дней провел он, скитаясь, в этом городке! И еще он радостно подумал о ее удивлении и улыбке… и как шагнула она ему навстречу, и будто солнечный дождь — игру света и теней на ее платье. Но как же ей стала известна его фамилия?.. Она знала и помнила его фамилию!

— Что вы спрашиваете? — проговорил он. — О чем вы спрашиваете? Ведь это же здорово, черт возьми!

Ему показалось, она отступила немного.

— Что «здорово»? Не понимаю…

— Да то, что разыскал я вас, — вот чудо! На самом дне моря адрес нашел! — Он присел на корточки и погладил жесткую, зеленоватую рыбью спину. — Ух, разбойница!.. Спасибо, ты меня привела.

На кухню вошла женщина, высокая, седая, в темной повязке и в строгих очках, — очевидно, мать девушки. Игнат сразу утратил дар речи. Кое-как он объяснил причину своего непрошенного визита. Хозяйка изучающе смотрела ему в лицо. В конце концов он окончательно потерялся.

Его пригласили в комнату; он присел на краешек дивана, не зная, куда положить свою фуражку. Страшно она мешала ему все время! Девушка заметила это и, мягко коснувшись руки Игната, отобрала у него фуражку.

Женщина принялась накрывать на стол, сетуя, что мужа нет дома, что если и приедет он раз в месяц, так только на час, на два. Уж он отблагодарил бы гостя, как отблагодарил бы!

Позже Игнат не раз вспоминал эти ее слова. Знали бы товарищи — было тут чему посмеяться. Он никому не рассказывал ни об этой встрече, ни о том, что случилось через несколько дней. Даже смешное, неловкое стало близким и по-своему дорогим. Нина присела рядом с ним на диван и, подняв по-мальчишески кулак, сказала:

— А здорово вы тогда этого «романтика» обрезали! Как говорит он, будто эстрадник: «Север… белые ночи… снежная даль…» В общем, мог бы работать актером на третьих ролях. Чем же все это кончилось? Я ушла. Я побоялась капитана.

— А тем и кончилось, что капитан выгнал меня из рубки. Васильков прав. Я виноват.

— Разве? — спросила она почему-то очень тихо. Игнату показалось — глаза ее стали строже.

— Вы давно знакомы с Васильковым? Или в пути познакомились?

— Два года. Отпуск он проводит здесь, в Туапсе. Но как же случилось, что капитан не разобрался?

Игнат усмехнулся и сказал в сердцах:

— Вы видели его, капитана? Это же боцманюга со скотовоза. Половина бога… Страшный человек. Дело он знает, ничего не скажу, а так не душа — железо…

Лицо ее дрогнуло и покривилось.

— Ну? — проговорила она изумленно. — Нет-нет… Так думают о нем матросы?

— Так думаю я.

Она отодвинулась, быстро оглянула Игната и тихо засмеялась.

— И неправда! Совсем он не такой!

Шаповалов насторожился. Что за день! Одна неожиданность следовала за другой. Оказывается, Нина знала капитана.

— Вы разве с ним знакомы? Виделись?.. Разговаривали?..

Руки ее упали бессильно.

— Конечно… сколько раз! Это мой отец, капитан Волков. Я была с ним в рейсе Одесса — Батуми.

Игнат ощутил струйки пота, текущие по носу его, по щекам. Вот куда он попал: в семью своего капитана! Ей, Нине, только и оставалось: указать на дверь. Он потянулся за фуражкой. Проклятая камбала — как подвела!.. И все-таки жалко уходить: сам осмеял себя и ушел. Глупо. Но дело непоправимое. Хозяйка тоже, наверное, слышала: «Боцманюга со скотовоза»… Вот, она уже направляется к нему. Чего доброго, влепит затрещину. Игнат вытирает рукавом лицо и слышит голос хозяйки:

— Как ваше имя? Игнат? Ну, будем же знакомы… А отчество? Отлично. Прошу вас, Игнат Семенович, пить чай. Для вас и наливка найдется, муж сам ее приготовлял. «Шкиперская» называется.

В смущении, какого еще не приходилось ему переживать, Игнат решил идти напропалую. Он осматривал стол: маленькие рюмочки, диковинный ножик, выгнутый и хвостатый, ложка с дырочками, — не разобраться, что к чему. Нина придвинула ему стакан и до края налила розовой вязкой наливки. Не ожидая, пока нальет она и хозяйке, Игнат осушил весь стакан двумя глотками, задохнулся, ожёгся и почти упал на стул. Что говорил он им в течение долгого часа, все время чувствуя на себе проницательный взгляд хозяйки? Наверное, он плел несусветную чепуху. Помнится, Нина спросила:

— И вам понравился Стамбул?

— Нет, — сказал Игнат. — Грязно, пестро, воняет…

Женщины засмеялись.

— Но бухта Золотой Рог, говорят…

— Красивая. Нет спору. Однако от турков это не зависит.

— А вот Аравия… Васильков рассказывал: таинственная страна… Бедуины в чалмах, с копьями, как сто лет назад… Шейхи, эмиры, сеиды…

Игнату показалось, что она испытывает его в чем-то. Втайне он позавидовал Василькову: ловок же на язык!

— Не понимаю, где он все это видел? Я видел нищих, черных людей, грузчиков, голых и очень голодных. Они утащили у нашего повара банку со смальцем и ели без хлеба, отталкивая друг друга, даже поссорились из-за этой банки… Врет ваш Васильков.

— Я знаю, что врет, — сказала Нина. — А слушать его интересно, хотя и смешно. Вы не такой, Игнат, совсем не такой.

Шаповалов взглянул ей в глаза — она не сказала: хорошо это или плохо?

Он виделся с нею еще три раза: случайно встретился на берегу, а потом, возвратясь из рейса, принес ей шаль. В военкомате предупредили, что крейсер будет завтра, постригли, послали в баню и приказали ждать в порту. Он отпросился на час и пришел в тополевый переулок проститься.

Спокойной и доброй лаской повеяло на него от сада. Знакомое крылечко как будто звало к себе. Ветка яблони, уже отяжеленная плодами, качалась на подпорках из стеблей подсолнуха. Ему открыли сразу же, как в то, первое, утро, когда он явился с камбалой, трепыхавшейся на спине, и он уже протянул руку, но… на пороге стоял капитан.

Волков поморщился.

— Чем могу служить?

— Я хотел… Я, понимаете, ухожу в плавание. Надолго. На крейсере я теперь служу.

Капитан присмотрелся внимательней: не пьян ли? Он колебался, уже собираясь захлопнуть дверь.

— Ну, и что же?

— Проститься хотел… Нина дома?

— Нина? Зачем это вам Нина?..

— А просто, чтобы попрощаться, — ответил Игнат и улыбнулся.

Тогда он и услышал от Волкова «напутственное слово» и совет запастись костылями, в случае, если взбредет ему хотя бы раз еще сунуться в эту калитку. Видывал Игнат капитана в разных настроениях: и бодрым, и веселым, и распаленным, но таким, как сегодня, ни разу не видал. Может, он неправильно понял Игната, в глупой мальчишеской выходке заподозрил? По крайней мере Шаповалов получил «характеристику». Был он и разиней, и гальюнщиком, и слюнтяем, какого на милю к судну нельзя подпускать. В общем, самый последний «бич»[4] на всем побережье.

Такой обиды Игнат не заслуживал. Шел он по тропинке сначала молча, но как услышал это бранное слово «бич» — потерянных пьяниц, недотеп им называют, — остановился, побледнел.

— Хотя ваш этот дом, капитан, но приличных слов вы не знаете.

Так ядовито поддел он капитана, что тот ногами затопал, руками замахал.

— Назад! Ко мне!..

Но Шаповалов не вернулся. Шел он, ничего не видя перед собой, тополевый лист на аллейке сорвал и не заметил, как это сделал; звук калитки, когда он открывал ее, отозвался в сердце, гравий печально шуршал под ногами… И твердо решил с этой самой минуты Игнат — сколько жить он будет на свете, никогда не простит ни Василькову, ни капитану… О, время его еще впереди! Выплавает он годы положенные, выучится, все комиссии пройдет, сам капитаном станет, а Волкову и Василькову «здравствуй» не скажет, руки не подаст. О ней он тоже позабудет. Правда, она не виновата, но если уж на то пошло, и с ней он не посчитается… Точка! Что означала эта угроза, и сам он не мог сказать. Видел он себя капитаном океанского корабля, как стоит он на мостике в штормы, в туманы, как входит в знакомый заштиленный порт, и ждет его на берегу… нет, не она. Хорошо бы ей весточку оставить. Он писал ей и раньше, когда ходил на Ближний Восток, но не думал Игнат, что будет получателем собственных писем. И снова ни в чем не повинна она. Она ведь не знала, что Шаповалов ей пишет.