Читать интересную книгу Сочинения в двух томах. Том второй - Петр Северов

Стиснув винтовку, Асмолов смотрел на шхуну, и руки его медленно опускались — там, за открытым окном рубки у штурвала стоял Петушок. Вернее, он висел на штурвале, уронив голову, но это был он — Асмолов мог бы узнать его за километр. Что все это означало? Почему Степка вел шхуну к баркасу?.. Словно ракета сигнальная вдруг вспыхнула перед Асмоловым среди ночи, — он все увидел и понял.

Баркас причалил к борту шхуны, и Асмолов первый вошел в рубку.

Степка висел на штурвале; красный бинт протянулся от него до самых дверей.

— Степа, — сказал Асмолов тихо, и голос его дрогнул. — Степан…

Петушок не обернулся.

Асмолов подхватил его на руки и вынес на площадку. На трапе в изумлении остановились три рыбака. Они тоже узнали Степку, и они впервые видели, чтобы Асмолов плакал. Он плакал молча, кусая губы, и седая борода его тряслась. Он даже не скрывал своих слез. Но Степка дышал, Асмолов слышал биение его сердца!

— Спасен, — прошептал он. — Выручим тебя, Степа…

И бережно неся Петушка, спустился по трапу.

На баркасе он положил его на брезент и снял фуражку, и все рыбаки тоже сняли фуражки, но они не плакали, только смотрели на Степана, как смотрят на спасенного друга.

С баркаса подали буксирный трос и шхуна двинулась к берегу. Но только тогда, когда они подошли к причалу и остановились, Асмолов узнал, что в моторном отделении заперт пятый японец.

Рыбаки открыли люки, он вышел на палубу и протянул Асмолову маузер, держа его дулом к себе.

* * *

Рыбачий Совет собрался через пять дней. К этому времени уж поднялся с постели Рудой. Он был ранен в ногу и теперь ходил опираясь на палку.

По ночам Крепняк еще метался в бреду, звал Асмолова, Николая, Серафиму. Он ни разу не назвал имени Ильи. Бред сменялся покоем и крепким сном. Проснувшись, он открывал прояснившиеся глаза и узнавал товарищей, стоящих у постели.

То, что рассказали ему о Степке, словно дало новые силы Крепняку.

— Человек, — говорил он гордо и ласково. — Что значит — наш человек!

Он яростно боролся за жизнь, и было видно — уже начинал побеждать. Несколько раз на день он спрашивал о Серафиме и хотел во что бы то ни стало видеть ее, но успокаивался, когда приходил Николай. По глазам Николая, гордым и радостным, Крепняк угадывал, что с нею все обстоит благополучно.

Серафима лежала в постели у себя дома. В забытьи, в бреду, она то звала Илью, то вдруг проклинала его, мечась на кровати, скрипя зубами от боли.

Целыми часами стоял у постели Николай. Чем мог он помочь ей? Ведь самая страшная рана была нанесена Серафиме в сердце, и нанес ее Илья. Казалось, все это время, сосредоточенно и неотрывно, именно за сердцем ее следил Николай, и когда она приходила в себя, и глаза ее, мутные в бреду, снова становились ясными и спокойными, он бережно брал ее руку, а по небритым, обветренным его щекам катились слезы, которых он не замечал.

Он видел — Серафима возвращалась. Она возвращалась к жизни и к нему. И что-то новое теперь было в ней, какая-то молчаливая уверенность в нерушимости своего счастья.

Варичев был ранен в бок, пуля прошла навылет, раздробив ребро. Он мог бы уже ходить, но оставался в постели. Два японца, лежавшие рядом, разговаривали мало и неохотно, однако от него они не скрывали секретов. Тот, которого задержал Андрюша, ругал своего капитана.

— Надо было уехать, — говорил он Илье, как своему. — Ночью надо было уходить… — И горько усмехался. — От этих берегов, однако, трудно уйти… Жаль. Ни за что пропадает пять офицеров.

Сторожевой катер подошел к Рыбачьему на шестой день. Посланный Асмоловым в этот день вестовой, наверное, только прибыл на пост.

Еще с мостика командир спросил рыбаков, столпившихся на причале:

— Откуда взялась эта шхуна? Где ее команда?

— Есть! — откликнулось несколько голосов.

— Отдыхает… — пошутил Асмолов.

Командир сошел на причал, и рыбаки стали в шеренгу. Асмолов передал рапорт.

Двенадцать краснофлотцев сошли на причал вслед за командиром. И когда командир обнял и поцеловал Асмолова, рыбаки, мужчины и женщины, бросились к матросам, матросы бросились к рыбакам, и доски причала гнулись и качались под их ногами, как волны, — никогда не знало Рыбачье таких радостных и гордых встреч!

— Мы ищем этих шпиков две недели, — сказал Асмолову командир. — На промысле Оленьем они увезли рыбака. Сергеев… Это был хороший бригадир. Его нашли в море… Команда теплохода «Днепр» нашла.

Он стиснул кулаки и обернулся к матросам.

— Перевести пленных на катер!..

Тогда Асмолов сказал:

— Этих открытых врагов заберите. Но того, штурмана, мы будем судить. Так хочет народ. Мы должны разгадать его душу. Этот урок недешево обходится нам.

— Хорошо, — подумав, сказал командир. — Мы привезем его в порт, зная волю народа.

Вечером в доме Асмолова собралось все население поселка. Крепняк потребовал, чтобы и его перенесли туда. Теперь он лежал на кровати, придвинутой вплотную к столу, а Асмолов сидел рядом с ним.

Варичева привел Рудой. Ни на кого не глядя, Илья прошел через комнату, опустился на табурет.

Он держал себя спокойно, он все продумал наперед — выработал план речи, учел возможность неожиданных вопросов. Его очень обрадовало, что на Совете присутствуют не только рыбаки, но и приезжие, новые люди, моряки, им, конечно, уже известно, что он штурман, и, наверное, известна история с «Дельфином». Надежда становилась уверенностью, и он смелее смотрел вперед.

— Поднимите меня, — сказал Крепняк. — Я хочу его видеть.

Рудой приподнял его и выше подложил подушки. Потом он выпрямился у стола.

— Какая воля ваша, товарищи? Судить этого человека или нет?..

Варичев поднял голову, мельком взглянул на собравшихся.

— Судить, — коротко отозвались они.

— Так, — сказал Рудой. — Кто хочет говорить?

Крепняк приподнялся еще выше.

— Я спросить хочу… Я любил этого человека.

Рудой наклонил голову.

— Бригадир, товарищ Крепняк, говори.

Крепняк спросил тихо:

— Скажи, обвиняемый, ты трус?

— Нет, — сказал Варичев. — При вас я бросился в огонь. — Губы Крепняка передернулись, но он спросил спокойно:

— Почему же ты не сказал нам, что карту украли японцы? Что подсунули тебе золотые часы?

— Я одного только боялся… потерять доверие… — сказал Илья.

— Значит, по-твоему, лучше соврать народу? — изумленно воскликнул Крепняк.

— Я не знал, что произойдет такая трагедия, — сказал Варичев печально. — Я думал, что они уедут… уедут, и все это будет забыто… Неизвестно… И я оправдаю доверие…

Крепняк почти упал на подушки, но не отвел глаз от Ильи.

— Вон что!.. Значит, ты считаешь, что немного можно соврать?

Варичев промолчал. Он просто не нашел ответа и заранее не подумал о возможности такого простого вопроса. Но Рудой сказал:

— Отвечай.

— Я не учел этого, — ответил Илья.

Крепняк согласился:

— Хорошо. А если ты хотел отпустить врагов, разведчиков отпустить, малая эта ложь или большая?

И Варичев опять промолчал.

В горнице было тихо, сдержанный гул прибоя доносился из-за окна, стекла слегка дрожали от ветра.

— Ты Пятницами нас считал, — сказал Крепняк. — Дикарями… Как же не подумал ты, «умный человек», что тот, кто соврет народу, хоть капельку соврет, уже подлец и преступник? Тут цепь начинается, звено за звеном, и каждое все больше, все тяжелее… Только ты понимаешь это, хорошо понимаешь, а мы душу твою должны узнать, с чего повелось, где корни? Скажи нам правду: ты трус?

— Я остался на тонущем «Дельфине», — сказал Илья.

С первой скамьи поднялся командир катера. Невысокого роста, крепкий в плечах, загорелый, с коротко подстриженными русыми усами, с прямым и внимательным взглядом серых глаз, он спросил, видимо, просто из любопытства:

— Мне рассказывали о вас. Вы были в Беринговом море, на корабле во льдах. Капитана Седых помните?

Варичев оживился; с этой точки начинался подъем.

— Как же, прекрасно помню, — сказал он. — Вы тоже знаете его?

— Знаю, — сказал командир. — Строгий капитан. Он отпустил вас тогда на берег? Почему?

— Нужно было проводить людей, пассажиров.

— А кто-нибудь из этих людей раньше бывал на том берегу? Геологи, скажем…

— Да.

— А вы бывали?

— Нет, — сказал Илья. — И все же я решился сопровождать…

Но командир не дал ему договорить.

— Почему же вы не вернулись на корабль? Пурга?.. А на другой, на третий день? Ведь вас могли проводить наши охотники, звероловы.

— Видите ли, я заболел… — пробормотал Илья.

Командир прищурил глаза.

— Это правда?

— Неправда, — сказал Асмолов, тоже поднимаясь. — Он объяснял, что его отговорили.