Читать интересную книгу Сочинения в двух томах. Том второй - Петр Северов

— Что именно? — спросила она.

Он сказал не задумываясь:

— Тайна…

Они остановились неподалеку от рубки. Игнат отчетливо слышал их разговор. Почему-то ему подумалось: очень важно, что она сейчас ответит? Она сказала:

— Вы, Георгий Павлович, интересный собеседник. Редко таких встретишь… да. Вот вы вспоминаете Нансена… Амундсена и как будто завидуете им. А завидовать не следует. На Севере не все еще открыто.

Васильков воскликнул мечтательно.

— О, да!..

— Но, понимаете, я думаю, что наука — это открытия. Что пользы, если вы побываете на новом острове? Ну, скажут; здесь побывал товарищ Васильков. И только?

— Нет, почему же…

— Я хочу сказать, Георгий Павлович, что и о Черном-то море не все мы еще знаем. Расскажите нам то, что неизвестно о нём.

Игнат тихонько засмеялся. Умница… Что он теперь ответит? Но у Василькова ответы были разложены по полочкам.

— Согласен. Я думаю, об этом куске железа мы тоже не все знаем. Но есть призвание. Одному полярные вахты… другому — печь пироги.

Она неожиданно громко засмеялась, и Шаповалов почти увидел ее веселые глаза.

— Это называется…

— Призванием…

— Нет… дешевой философией. Попробуйте без хлеба ваши полярные вахты стоять! Но вот что меня удивляет: вы как будто декламируете все время… будто по заученному… Извините — правда!

Игнат готов был заплясать от восторга… Умница! Какая умница, девушка! Ах, молодец! Что ответил ей штурман? Неважно. Они о чем-то еще негромко говорили. Голос его теперь звучал приглушенно, равнодушно — Васильков «менял курс». Она подошла к двери.

— Здравствуйте, строгий дяденька… Добрый вечер!

Игнат улыбнулся ей с открытой радостью: наконец-то она здесь! Хорошо, если бы она поняла, что он ее ждал. И ему показалось: она поняла. Он запомнил взгляд Василькова: быстрый, настороженно удивленный, оценивающий и выражение досады на его лице, сменившееся насмешливой улыбкой.

— Я утром еще хотела вас проведать, но не решилась.

— Почему же?

— Строгий вы. Сердитый… Да это и правильно. Это — вахта.

— Я не отвлекаюсь. Я слушаю вас. Вы… приходите.

— Матрос Шаповалов, где вахтенный штурман? — Васильков спрашивал резко и сухо. Игнат ответил таким же тоном:

— Вахтенного штурмана вызвал капитан. Две минуты назад…

На лице Василькова уже отчетливее повторилось то, первое, выражение удивления.

— Он доверяет вам слишком много. Я сказал бы…

— Вы можете доложить об этом капитану.

Штурман вошел в рубку и взглянул на картушку компаса.

— Пока я буду докладывать, вы врежетесь в берег…

Отклонение от курса было совсем незначительное. Если бы сам Васильков не отвлек Игната — и этого отклонения не было бы. Но штурман, наверное, услышал голос капитана. Он сразу на что-то решился и положил руку на штурвал.

— Предлагаю передать мне штурвал…

— Только вахтенному штурману, — сказал Игнат. — Уберите руку… Градусы отклонения стремительно набегали. За кормой теплохода уже искривился вспененный след. Он все более закруглялся.

— Немедленно передайте мне штурвал…

Игнат уже не сдерживал ярости.

— Уходите из рубки… болтун… хвастунишка!.. Уходите, говорю… В эту минуту в рубку вошел капитан. Он споткнулся, откинулся назад, стремительно бросился к штурвалу и оттолкнул Игната.

— Как вы смеете?! — Он задохнулся. — Десять градусов… К чертовой матери отсюда. Немедленно. Приказываю покинуть рубку!

Игнат медленно вышел на палубу. Вслед ему неслись такие отборные слова, что внизу в изумлении остановились только что сменившиеся с вахты мотористы. Капитан сорвал свою фуражку и неистово топтал ее ногами.

К штурвалу, до прихода сменного матроса, стал Васильков.

Видела ли она всю эту сцену? Наверное, нет. Игнат не заметил ее на палубе.

Случай нелепый и небывалый. Но попробуй-ка оправдаться! Уже через десять минут вся команда теплохода знала, что Шаповалов то ли напился перед вахтой, то ли сошел с ума.

Капитан не пожелал с ним говорить. Председатель судового комитета моторист Скоринько хмурил лохматые брови и угрюмо качал головой. Игнат рассказал ему все, как было. Одного он не сделал. Он не сказал о девушке. Да и зачем же говорить о ней? Она не имела ни малейшего отношения к этому инциденту. Он даже не был с ней знаком, и действовал он правильно, не уступая штурвала. Но ведь отклонение от курса, пусть незначительное, было. Он сам это признавал. Он говорит — три градуса, а Васильков утверждает — двенадцать. Какой же смысл штурману врать? Между ними до сих пор не замечалось неприязни. Значит, ошибся матрос. Это случается — задумался, засмотрелся… Правда, не такой уж отличный моряк Васильков. Но штурман, конечно, лучше матроса дело знает.

— Спишет тебя капитан, — сказал Скоринько. — Человек он строгий. Служака. Вряд ли простит. А жаль… Парень ты славный, деловой… — И он в десятый раз спрашивал: — Как же все это могло случиться?

В заключение Скоринько сказал, что будет просить капитана ограничиться выговором, взысканием, но не списывать Игната с корабля. Шаповалов понимал его затруднение: хозяином теплохода всегда остается капитан.

Может, значительно проще было бы поговорить с самим Васильковым? Этого Игнат не хотел. Он не мог доказать, но отныне ни в чем не верил «пижону», и не только не верил — презирал его за подлость и ложь. Неужели он должен унижаться перед лгуном? Нет, он стерпит обиду, лучше на берег уйти, чем добиваться такого разговора.

Капитан не привел в исполнение своей угрозы. Возможно, просто не успел. В Туапсе трем матросам из команды теплохода, в том числе Шаповалову, вручили повестки военкома. Они собрали вещи и сошли на берег. Через три дня крейсер ожидали в порту. Это было время, когда на карте Европы ширилось, зловеще растекалось коричневое пятно, когда дымились пожарами Балканы, а здесь, над Черноморьем, первые апрельские зарницы были словно отблесками грозы.

В те дни моряка торгового флота могли призвать на военную службу в любом порту, не только в порту приписки. Шаповалову не понадобилось предварительного пребывания во флотском экипаже, на берегу, для приобретения специальности: он плавал не один год, имея аттестат матроса первого класса и рекомендации отличного рулевого. Само время диктовало эту необходимость: иногда в течение дня или часа торговые моряки становились военными моряками. Позже случалось, что мирные грузовые корабли, такие, как «Курск», «Серов», «Калинин», приняв на палубы пушки, становились военными кораблями и выполняли важнейшие боевые задания командования.

В назначенный день крейсер, однако, не пришел. У Игната оказалось много свободного времени. Две недели он прожил в порту Туапсе. На танкере «Советская нефть» заболел матрос. Ему разрешили совершить рейс на Ближний Восток, где, впрочем, Игнату уже приходилось бывать и раньше. Он сделал два рейса и лишь потом впервые поднялся по широкому трапу на серую, сумрачную громадину боевого корабля. Здесь началась новая, нисколько не похожая на прежнюю жизнь — та жизнь, с которой теперь он свыкся настолько, словно родился здесь, на корабле.

Но главное событие произошло тогда, во время вынужденного двухнедельного отпуска, проведенного им в туапсинском порту. Он часто бродил по городу, на рыбачьей пристани, на вокзале, встречая и провожая поезда, просто не зная, куда себя деть. Среди рыбаков вскоре появились знакомые, дружные, веселые ребята, а так как и сам он был из рыбаков, знал такелажное дело и все орудия лова в работе, — его здесь приняли, как старого друга.

Любил выходить он в море затемно еще, задолго до утренней зари, невод ставной трусить, хитрую камбалу на глубинах отыскивать, глупого бычка на «банках» легко, словно играя, полные корзины набирать… Море с первым проблеском рассвета играло и лучилось изнутри, и было оно, как в детстве, наполнено тайной, тревожной радостью и новизной.

Как-то взял он на лесу камбалу размером с колесо, на удивление даже старым рыбакам. Смеялись, радовались друзья такой его удаче, рассматривали диво-рыбу, поросшую мхом. И предложил бригадир снести ее в подарок от артели старому своему и общему другу, с каким он плавал когда-то за экватор, перед кем вся артель была в долгу. В шторм человек этот снял рыбаков с шаланды, в трудную минуту выручил из беды. Понятно, что все в артели одобрительно отнеслись к предложению бригадира. Одному Игнату было безразлично, кто он, тот человек. Потому и не расспрашивал Игнат о старом моряке.

Теперь возникал немаловажный вопрос, кто же вручит подарок? Дело почетное — представительствовать от друзей. И порешили рыбаки: кому удача выпала, тому и праздновать у старого моряка, который гостя без угощения, конечно, не отпустит. Взвалил Шаповалов камбалу на спину, адрес прихватил, и ранним утром двинулся через город.