со стороны чужих людей) «дуальной моделью».
Диатез, на который мы обратили внимание в своей работе, – это генетическая предрасположенность, в частности низкоактивная, а не высокоактивная форма гена MAO-A, а стресс – это насилие, которому человек подвергался в детстве. Другими словами, если не будут соблюдены оба условия, человек, согласно нашему предположению, склониться к жестокости не должен – поскольку исходная уязвимость, то есть диатез, без влияния стресса так и не проявит себя. Здесь работает правило «танго в одиночку не станцуешь».
Если на человека влияет только одно обстоятельство, то есть только стресс или только диатез, задача (по пробуждению в нем жестокости) выполнена не будет. А если оба – будет.
Генетическое разнообразие
Как мы уже поясняли в двенадцатой главе, большинство генов у представителей человека разумного совпадают вне зависимости от того, где они живут и к какой расе или национальности принадлежат. Именно поэтому у всех у нас по два глаза, две руки, две ноги, два легких, по одному сердцу и так далее. Однако небольшая доля генов, около 5 %, различаются от особи к особи, и именно ими объясняется генетический полиморфизм (ранее мы уже упоминали этот термин). У гена MAO-A может быть две формы – высокоактивная и низкоактивная, что соотносится с количеством фермента MAO-A, вырабатываемым в организме благодаря этому гену, и, как следствие, сказывается на том, как много из вышеперечисленных нейромедиаторов будут расщеплены. Если человек является носителем низкоактивной формы гена MAO-A, в его организме вырабатывается мало фермента MAO-A, из-за чего он излишне бурно отзывается на угрозу, а значит, с большей вероятностью отзывается на возникшую опасность враждебно. Если человек является носителем высокоактивной формы MAO-A, происходит обратное. Итак, мы предположили, что те участники мужского пола, с которыми плохо обращались в детстве и которые являются носителями низкоактивной формы гена MAO-A, будут меньше склонны к антисоциальному поведению.
Как измерить плохое обращение?
К счастью, большинство участников данидинского исследования не подвергались насилию со стороны взрослых, однако были и те, кто подвергался. Мы судили о том, подвергались ли дети с трех до одиннадцати лет насилию со стороны родителей, на основе наблюдений за взаимодействием участников с родителями, рассказов родителей о детстве участников, а также воспоминаний уже взрослых участников о том, как их воспитывали в детстве. Мы свели вместе многочисленные данные, которые собирали в течение долгих лет, чтобы как можно точнее оценить, с кем в годы взросления обращались дурно. Пожалуй, начнем с обсуждения тех данных, которые мы собрали первыми.
Во второй, третьей и пятой главах мы рассказывали, как наблюдали за взаимодействием матерей с трехлетними участниками. Тогда мы оценивали, насколько грамотным было поведение родителей (насколько отрицательным был их отклик на ребенка, насколько они были грубыми, резкими или равнодушными). В целом мы оценивали матерей по восьми поведенческим проявлениям, и если у них наблюдались два и более из них, мать считали неласковой (таких оказалось 16 %).
Когда участникам было по семь и девять лет, их матери заполняли анкеты, где отмечали, прибегали ли они к тем или иным способам телесного наказания (например, били ли ребенка по лицу; наносили ли ему удары каким-нибудь предметом). Напомним, что в 1970-е годы телесные наказания были в порядке вещей, не то что сегодня, по крайней мере в англоязычных странах, а потому родители обычно не боялись отвечать на подобные вопросы как есть. Тем не менее мы называли суровым такое отношение, которое в ту эпоху посчитали бы чрезвычайно грубым. В пятой главе мы рассказывали о том, как родители-тираны оправдывали свои поступки словами в духе: «Меня воспитывали так же – и ничего, не умер!» 10 % родителей, которые обращались с участниками грубее всего, мы обозначили как жестоких.
Поскольку распад семьи наши предшественники также связывали со склонностью к антисоциальному поведению, мы выделили в обособленную группу 6 % участников, у которых в первое десятилетие жизни два и более раз менялись опекуны. Кроме того, мы спрашивали двадцатишестилетних участников о том, подвергались ли они насилию, и 3 % из них сообщили о том, что их несколько раз подвергали суровому телесному наказанию (например, их пороли ремнем так, что оставались следы, или били электропроводами), из-за которого у них в возрасте до одиннадцати лет долго не сходили синяки или из-за которого они получали тяжелые травмы; таких участников мы обозначали как подвергавшихся физическому насилию. Кроме того, в рамках другой беседы, связанной с репродуктивным здоровьем, мы спрашивали двадцатишестилетних участников о том, склоняли ли их к нежелательным сексуальным связям. 5 % участников мы обозначили как подвергавшихся сексуальному насилию, поскольку они сообщали о том, что до того, как им исполнилось одиннадцать, кто-то из взрослых прикасался к их половым органам; их принуждали прикасаться к половым органам другого человека; или с ними пытались вступить / вступали в половую связь.
Собрав все необходимые сведения, мы вывели величину, которая учитывала различные виды грубого обращения с участником до одиннадцати лет, и указывала на то, насколько тяжелым с этой точки зрения было его детство. Итак, чем неласковее была мать ребенка, чем сильнее его били, чем чаще у него менялись опекуны и чем чаще, по его словам, он подвергался сексуальному насилию, тем, получается, хуже с ним обращались в целом. Выяснилось, что примерно две трети участников исследования не подвергались дурному обращению вовсе; чуть больше четверти подвергались ему лишь по одному показателю; и только менее 10 % подвергались дурному обращению по двум и более показателям. Участников первой группы мы обозначили словосочетанием «не подвергались суровому обращению», второй – «вероятно подвергались», а третьей – «подвергались жестокому обращению».
ГС-взаимодействие
Когда мы собрались проверить, уместна ли «диатез-стресс» модель (или «дуальная модель») в случае связи между жестоким обращением со стороны родителей в детстве, полиморфизмом гена MAO-A и антисоциальным поведением, то обнаружили, что наше исследование облегчает подготовительный этап в трех направлениях. Во-первых, в отличие от генетических исследований, которые изначально проводят на ограниченной выборке (например, только на осужденных за насильственные преступления), наша выборка отображала население целого города. Благодаря этому мы могли избежать искажений и ложных связей, которые возникают, когда выборка ограничена неким признаком (мы обсуждали этот вопрос в 1-й главе, когда рассматривали преимущества проспективных исследований в сравнении с ретроспективными). Во-вторых, как уже было отмечено, мы знали о том, какие внешние обстоятельства окружали участников по ходу развития, поскольку собирали подробные сведения о них с трех лет и до одиннадцати, в большинстве своем проспективно. Позвольте ненадолго отвлечься и отметить, что участники, которые оказались в различных группах на основе того, как с ними обращались в