каблуками и занялся своей работой на корабле. Лямут относился к той породе людей, которые ничего не принимают «на веру». Сначала это Соляка злило и он несколько раз попытался взять его криком, но очень скоро убедился, что из этого ничего не выйдет. К тому же командир очень ценил незаурядные достоинства Лямута как специалиста-электрика, вот почему он старался найти ключ к своему подчиненному. И в этом ему помог не кто иной, как боцман Домбек, огромный, похожий на медведя, неразговорчивый человек, у которого было необыкновенно развито чувство товарищества.
Соляк заметил, что раза два-три подряд Марек опоздал на службу. Согласно распорядку, он должен приходить на корабль в семь утра, а являлся почти перед подъемом флага, а однажды даже позже. Соляк поручил своему заместителю выяснить причину опозданий и доложить ему. Лямут сослался на то, что он живет за городом, а поезд, на котором он ехал до Гдыни, опоздал. Поезд опоздать мог, это бывает, но Марек явно что-то скрывал, потому что в тот день он ходил по кораблю как хмельной. Это уже било слишком, и Соляк вызвал его к себе «на ковер». По разным причинам он не хотел вести с ним разговор один на один и пригласил на беседу боцмана Домбека, как секретаря партийной организации. Но уже в самом начале разговора произошла заминка, а вернее сказать, стычка между командиром и боцманматом. Соляка разозлили уклончивые ответы Лямута, и он повысил голос, а тот уперся, и, кроме уставных «так точно» и «никак нет», из него ничего вытянуть было нельзя. Соляк заявил боцманмату, что такого отношения к службе он не потерпит, а в случае, если подобное повторится, постарается списать Лямута с корабля. Командир уже заканчивал неудавшуюся, по сути дела, беседу, как попросил слова молчавший до сих пор Домбек.
— У меня есть предложение, товарищ капитан.
— Пожалуйста.
— Марек, то есть гражданин боцманмат Лямут, оправдывается тем, что его молодая жена, как говорится, в интересном положении, что он по ней тоскует и с ее родителями не очень ладит, ну и ездить ему далеко. Что правда, то правда, с поездами у него одна морока. Так вот, если гражданин боцманмат Лямут согласится, я хотел бы в присутствии гражданина капитана сделать такое предложение: я тебе, Марек, одну свою комнату уступлю, до тех пор пока ты сам квартиру не получишь. Согласен?
Лямут вскочил со стула, обрадованный и одновременно пораженный предложением своего товарища.
— Как это так, Юзек, ты меня хочешь пустить в собственную квартиру?
Не меньше Лямута был удивлен необычным предложением боцмана и капитан Соляк. Но он дипломатично молчал, давая возможность Домбеку довести дело до конца. Домбек, как всегда серьезный, встал со стула.
— Ты что, не слышал? Квартира у меня большая. Дочка выросла, уезжает от нас, будет жить в интернате — это нужно для продолжения ее учебы. Ты поживешь какое-то время у нас, а потом дела у тебя наладятся, получишь квартиру. Думаю, командир тебе в этом поможет. Правда, товарищ капитан?
Что можно было ответить? Соляк подтвердил, а Домбек и Лямут пожали друг другу руки…
Снова рев ветра, холодное дыхание моря и струя воды, а вместе с ней в каюту ввалился подпоручик Сломка. Он был мокрый с головы до ног.
— Ну как там?
— Хуже не бывает, гражданин капитан: видимость — ноль, к тому же дождь моросит, а волна с головой накрывает.
— Так что ты советуешь?
— Корабль держится хорошо. До базы недалеко.
— Люди измотались. Столько дней… А ты как себя чувствуешь?
— Самое плохое позади, гражданин капитан. Люди тоже в порядке. Тяжелее всего в машинном…
— Должно же это когда-нибудь кончиться.
— Уже целый час штормит. Корабль справляется. Так ведь не впервой, у Борнхольма было не лучше.
— Смени верхнюю вахту и еще раз проверь пеленг. И куртку возьми сухую, а то растаешь.
— Слушаюсь, гражданин капитан!
Подпоручик Сломка только второй год плавал на «Морусе», а уже дослужился до такой ответственной должности, как заместитель командира корабля. И все из-за того, что, несмотря на свою почти девичью мягкость и не очень внушительную фигуру, это был чертовски способный офицер, а знаниями набит не хуже иного профессора. Маменькин сынок откуда-то из-под Лодзи, к ужасу немного обмещанившихся родителей, заявил, что он станет моряком и к тому же военным. А следует сказать, что почти не было выхода в море, когда бледный как полотно замкомандира не платил бы дани Нептуну. Штурманское отделение Высшего военно-морского училища Сломка закончил в числе первых и, воспользовавшись предоставленным ему правом, выбрал тип корабля, на котором хотел служить, — малый ракетный корабль. Командир дивизиона направил его к Соляку.
— Так или иначе, сынок, Нельсон тоже не был богатырем, — ответил командор Скочек Соляку, когда тот через несколько дней рассказывал ему, что новый офицер похож на замухрышку.
Теоретически подпоручик был на уровне, но практически даже боцман Стрыяк выглядел рядом со Сломкой по крайней мере командиром дивизиона. Как раз об этом Соляк не беспокоился, потому что теория теорией, а практика со временем придет, но когда он заметил, что молодым подпоручиком начинают командовать даже старшины срочной службы, то решил, что пора с этим кончать. Ему пришлось провести несколько «дружеских» бесед, в том числе одну короткую с боцманом Лонгином Стрыяком, которого все звали просто Леней, и пару более долгих с подпоручиком Сломкой. К тому же Соляк создал несколько таких ситуаций, в которых матросы и старшины поняли, что командир корабля не намерен терпеть положения, когда игнорируют и обходят в служебных делах нового офицера. Как бы то ни было, достаточно сказать, что через полтора года, когда тогдашний замкомандира убыл на курсы, организованные для офицеров при Высшем военно-морском училище, подпоручик Дариуш Сломка был назначен исполняющим обязанности заместителя командира «Моруса», назначен, кстати, по предложению капитана Соляка, А первым, кто поспешил с поздравлениями к покрасневшему от смущения Сломке и чуть не задушил его в своих могучих объятиях, был боцман Леня…
— Гражданин капитан, докладываю пеленг.
— Где мы находимся?
— Недалеко от Уйсьца.
— Вахту сменил?
— Так точно, но…
— Что «но»?
— Стрыяк не хочет, чтобы его меняли.
— Что такое? Боцманмата Борысека на палубу, а Стрыяк пусть доложит о своем прибытии мне.
— Слушаюсь!
Снова этот Стрыяк что-то там придумал. Ох, Леня, Леня — седина в бороду, брюхо растет, а сердце и голова как у юнца. Соляк помнил боцмана Стрыяка еще по практике, которую он, будучи курсантом, проходил на торпедных катерах, на так называемых «деревяшках». О, по тем временам это были корабли! Каждый курсант, во всяком случае каждый