ним всё в порядке, а сам пошёл к саням.
Сани оказались наполовину выгоревшими с одной стороны и основательно оплавленными с другой. Ему показалось, что над снежной равниной пронёсся лёгким ветерком еле слышимый призрачный смех.
— Что случилось? — Спросил подбежавший Хаим, с трудом переводя дыхание.
— Подарочек нашей общей знакомой взорвался.
— А она сама где?
— Шлёпнул гадину.
Хаим и Сара застыли двумя меховыми изваяниями.
— Но она же… она же… она… — Потрясённая Сара не находила слов.
— Что она? — Охотник глянул на неё с полным равнодушием.
— ОНА — СВЯТАЯ!!!
— Для кого как. — Спокойно ответил Охотник. — Но можешь мне поверить, — продолжил он, одновременно снимая лямку уцелевших саней с несопротивлявшегося по причине полного морального ступора Хаима, — она тоже вынуждена была садиться, чтобы не замочить ног.
Перекинул лямку через плечо и пошёл к Горам. Его же спутники пришли в себя только тогда, когда Охотник стал казаться маленьким комочком шерсти на белой скатерти. Они сорвались с места и в меру сил побежали за ним, увязая в снегу.
— Он сумасшедший! — На бегу крикнула Сара Хаиму.
— Абсолютно. — Согласился тот.
А Охотник уходил всё дальше и дальше ровным размеренным шагом и никто, ни люди, ни звери, ни мутанты, не мог себе представить — как ему погано на душе.
Часть пятая
НАКОПИТЕЛЬ
Глава 1. Битва в Горах
— Зачем ты убил её? — Спросил Охотника Хаим на последнем перед Горами привале.
— Закрывала мне обзор. — Буркнул тот в ответ.
— А всё-таки?
— Ну тебе-то что за интерес? Какая тебе разница? — Охотник не хотел разговаривать и поднятая тема его раздражала, возвращая к недавним событиям, о которых он как раз старался не думать.
— Большая разница. Ты убил не мутанта, не тварь какую-нибудь, не даже просто человека. Ты убил Святую.
— Были причины. И тебе об этих причинах лучше не знать.
— Ладно. То, что у вас имелись там какие-то свои дела, я ещё могу понять. Вся эта история с тобой сама по себе очень странная, но… Она жила для Ковчега, приносила ему огромную пользу, исцеляла даже безнадёжных… Что теперь будет с Ковчегом, с его людьми, ты об этом подумал?
— Нет. — Честно ответил Охотник. — Об этом я как раз и не думал. Но теперь, раз ты поднял эту тему, скажу так: Ковчег существовал и до Святой. И, насколько я понял, существовал вполне успешно. Стоит предположить, что и теперь с ним ничего особого не случится. Разве что добытчики и воины станут более осторожными, да все вместе будут больше беречь своё здоровье. К тому же, — Охотник хищно ощерился, — можешь мне поверить: что касается Падре, то лично ему я оказал офигенно большую услугу.
Хаим склонил голову и задумался.
— И что тебе за горе? — Продолжил Охотник. — Что тебе до Ковчега?
— Я понимаю, к чему ты клонишь, — ответил Хаим, — к тому, что нас там чуть не казнили, так? И ты прав, этого я не желаю принимать до сих пор. Но дело в том, что как бы то ни было, мы родились там, выросли… Ковчег — наш дом. Понимаешь?
Теперь склонил голову Охотник.
— Наверное не понимаешь. — Хаим вздохнул. — У тебя… Где твой дом, а? В Городе Надежды? Или где? Знаешь ли ты, что это такое?
— Нет. Я… не помню…
— И как ты живёшь с этим? Как ты живёшь без корней, без места, которое ты можешь назвать своим, если не домом, то просто своим?
— А вот так и живу. — Огрызнулся Охотник. — День за днём. Где накормили — там и дом. Где пригрели — Рай. Кто, — он посмотрел на Псов, — не предаст, из подлости ли или из благих побуждений, — тот и друг. Которая дарит поцелуй — та и жена. Чем плохо? Тем, что мне нечего терять? Тем, что я ни к чему не привязан, кроме минимальных своих потребностей и потому почти свободен?
— Как зверь?
— Если бы. — В голосе Охотника проскочило сожаление. — Так бы сейчас сидел один, ни на кого бы не оглядывался, никуда бы не торопился… А вместо этого я вынужден сидеть и слушать, как некий высокодуховный хлыщ меня чуть ли не жалеет. Знаешь, куда можешь деть свою жалость?
— Нам тебе каждые пять минут «спасибо» говорить, или что? — Сара явно решила развить ту линию, которую Охотник видел во сне.
— Иди ты к чёрту… — Устало ругнулся он. — Не я этот разговор начал.
На долгое время воцарилась тишина, но Хаим, уже задолбавший своей любознательностью, опять не выдержал:
— Нас чуть не казнили, да. Но я не понимаю — за что? Как она могла?
— «Она радеет за Ковчег», — процитировал Охотник, — не помнишь, чьи слова?
— Вот это то как раз и странно.
— Почему? Что бы ты сделал, если бы, не дай бог, тебя не сослали на нижний уровень и ты бы добился хоть какого-то влияния в Ковчеге?
— Я бы… — Хаим даже слова растерял от открывшихся перед ним умозрительных перспектив. — Я бы… Я бы постарался сделать так, что бы жизнь в Ковчеге стала более справедливой, более доброй, более человечной и просвещённой…
— Справедливой значит? — Хмыкнул Охотник. — А кто тебе сказал, родной, что «справедливость» и «эффективность» хорошо уживаются вместе? И к чему бы привела твоя справедливость, не скажешь?
— А ты скажешь? — Обозлился Хаим.
— Предположу. Например, рабочие нижних уровней и рабы забросили бы работу к чёртовой матери и стали бы орать, что они тоже хотят жить наверху и трахать тех же девок, что Падре и кормчие. Как результат, весь Ковчег загнулся бы с голодухи или его бы пожрали… но какое это имеет значение, правда? Зато все померли бы, сознавая наступившую справедливость и собственную просвещённость.
— Ты утрируешь! — Чуть ли не заорал Хаим. — Люди, которые поверили бы в то, что их труд будет справедливо вознаграждён, работали бы от души! Как следствие — более эффективно.
— Ну нет. Люди — существа ленивые. Поэтому справедливость воспринимают не как равную обязанность работать, а как равное право на праздность. И вот в лень многое и упирается. Потому как отобрать или выманить обманом проще, чем работать.
— Мы не поймём друг друга. — Хаим отвернулся.
— Да, похоже. — Согласился Охотник. — Но может ты объяснишь, что ты подразумеваешь под справедливостью?
— Прежде всего… равенство…
— Равенство?! — Охотник откровенно рассмеялся. — Равенство ты говоришь? Да пойми ты, дурилка, люди от рождения не равны. Кто-то умнее, кто-то сильнее, кто-то быстрее… И настоящий руководитель, если он настоящий, никогда не станет чесать их под