Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

познакомился, правда, в Зальцбурге, на Гегелевской конференции, и это известный философ марксист Эвальд Ильенков. Ты слышал о таком?

И тут поют трубы, и мы направляемся в дупло всемирного ясеня Иггдрасиля, который Вотан, оказывается, в сердцах порубил после стычки с внучком Зигфридом. Но мы еще этого не ведаем. И мне тут в голову приходит идея уступить место рядом с Памелой этому психологу. Памела говорит, что это ни к чему, но как-то неубедительно. Йорн взглядывает сквозь стекла круглых очков, кажется, с благодарностью. Но говорит, что лучше все оставить пока как есть, не меняя точки зрения и восприятия. Вагнер вообще хотел бы, чтобы эту тетралогию — все 16 часов — слушали не сходя с места. И умирали от истощения и жажды, добавляет он с улыбкой.

И мы расходимся в зале. Усаживаемся. Памела молчит. Потом подает голос. Entschuldigen Sie die Störung, Verzeihung. Просит прощения за беспокойство. Отвечаю, что никакого беспокойства, что, наоборот, я только рад всему этому беспокойству по имени Вагнер и его Bayreuther Festspiele, Байройтский фестиваль. Она смотрит на меня вопросительно, изучающе. И тут я уже думаю, что эта королева совсем не одного цвета с королем, расклад на доске немного меняется. И в подтверждение этого она вдруг кладет свою руку на мою лапу каменщика и пожимает ее сверху. С минуту, наверное, не убирает руки. Ну с полминуты — точно. И я тут же чувствую себя полубогом огня Логе и Зигфридом в придачу, прорвавшимся сквозь кольцо пламени на скалу Брунхильды. И мне хочется запеть: «Süßester Hauch! Wie brennt sein Sinn mir sehrend die Brust! Wie zückt es heftig, zündend mein Herz! Was jagt mir so jach durch Herz und Sinne? Sag’ es mir, süßer Freund!» То есть: о сладкое дыхание, оно сжигает мне грудь, толкается яростно и воспламеняет сердце. Скажи мне, милый друг!

Это пел Брунхильде Зигфрид, когда она проснулась. Может, я тоже пробудил эту немку. Не Зигфрид, но Алеша, так сказать.

Началось действие. Так и хочется добавить: лекарства, наркотика. Последняя опера с каким-то чарующим названием: «Götterdämmerung» — «Гибель богов».

Перед нами Рейн, дворец Гибихунгов. Тамошний король хочет жениться. Его братец по матери Хаген (отец которого тот самый нибелунг Альберих, что украл, а потом утратил золото Рейна и кольцо) все устраивает. Жениться тебе, говорит, надо на Брунхильде. А тебе, сестра (с ними и сестра), пора выйти замуж за достойного — за Зигфрида. Я все продумал. Брунхильду под видом короля добудет Зигфрид. А чтобы он забылся и полюбил сестру, я ему дам зелье. Так все и происходит. И вот во дворце уже встречают короля с Брунхильдой, чествуют Зигфрида с сестрой короля.

Да, а до этого еще была сцена: к Брунхильде прилетала одна из сестер, валькирия, просила вернуть кольцо Рейну, чтобы устояла Валгалла и не погиб мир богов. Но Брунхильда, которой это кольцо подарил Зигфрид, отказывается.

А теперь она вдруг невеста какого-то короля, а не своего любимого героя, и кольца на ее пальце нет. И тут она замечает кольцо на пальце Зигфрида. Как же так? Если ее взял со скалы король, то и кольцо должно быть у него? Пикантная ситуация. Получается, король зачем-то подарил кольцо Зигфриду? Все смешалось в доме Облонских. Мужик дарит кольцо мужику. И когда Брунхильда об этом кричит всему народу, тот ропщет. Сестра короля тоже в недоумении. Но Зигфрид ловко выруливает. Веселясь, он зовет всех пировать, заявляет, что женщина не в себе от перемен и свалившегося на нее счастья, пусть опомнится, и всех увлекает на пир.

А фигура Брунхильды в ночной рубашке, — ну точнее в каком-то простом домашнем платье, которое она носила под доспехами, пока не уснула по воле отца, — фигура ее трагична, mein Genosse. И, глядя на ее растерянное лицо, ненароком думал я о Памеле. Каково ей было во всей этой ситуации? Но Брунхильде было, конечно, хуже. Ведь она отдалась, как я понял, на той скале Зигфриду. Они поклялись в вечной любви. Она смирилась с участью простой смертной — но замужем не за простым уж таким смертным, а за героем. И вдруг оказывается захваченной королем каким-то плюгавеньким. А ее герой, как пес, всюду следует за сестрой короля и Брунхильду вообще не признаёт.

Ох уж эти хитросплетения инь — ян. Иногда устаешь от всего этого зверски. Но снова кидаешься в омут с головой. Снова и снова. Сунь Укун устами своего Будды глаголет, что все дхармы одинаковы, в принципе. Он не писал тебе про Борхеса? Который считал, что есть только три темы: голод, любовь и смерть. А сколько всего понаписано. Вселенная книжная. А по сути, только три проблемы: голод, любовь, смерть. Так и с дхармами. Сколько-то их, не помню, ну определенное количество. И они варьируют: туда-сюда, перемешиваются. И снова и снова возникают, соединяются. То есть они вообще неуничтожимы. Ты помер, а дхармы пошли гулять ветром. И только если ты вел хорошо себя, был пай-мальчиком, то эти дхармы ускользают наконец из беличьего колеса сансары — в нирвану. Это, как я понимаю, такая черная дыра вечного блаженства. Зачем тогда вообще все начало быть? Такой вопрос и христианам с мусульманами задать хочется. Ведь ясно было, чем оно обернется: пьянством, разбоем, войной, вымогательством.

Как вот у них там, в Валгалле. Зиждился замок на лжи и насилии. Потому и должен был погибнуть.

Но сперва погиб Зигфрид. Король с Хагеном выманили его на охоту и там убили, копье вогнал в спину Хаген. Мощнейший баритонище. Как наш Шаляпин. Даже сильнее, бас-баритон. А у Шаляпина, по-моему, был просто высокий бас.

И ведь до этого Зигфрид вышел на Рейн, заблудившись, а тут в волнах играют те три дочери-русалки, плещутся, флиртуют с целью вернуть кольцо в конце концов и прямо об этом ему поют, но он не внемлет. А потом вроде и кричит им, чтобы взяли кольцо. Но дурачится, не отдает. Так и думаешь о судьбе. Кто знает, где найдешь, где потеряешь. Ты, mein Genosse, наверное, сам помышляешь об этом. И знаешь уже много примеров такой вот игры над бездной. Ему и ворон кричит — а он же язык понимает птичий — о скорой гибели. И русалки предрекали. А он лишь смеялся. И получил копье меж лопаток.

И уже энтропия пошла нарастать по полной. На его похоронах схватились Хаген с королем, один убил другого, а Хагена утопили дочери Рейна, когда река нахлынула на погребальный костер, но в пламя успела броситься Брунхильда